* * Мы ищем тайны тьмы и света, чтоб стать самим себе ясней, но чем прозрачней ясность эта, тем гуще мистика за ней. Чужую беду ощущая своей, вживаясь в чужие печали, мы старимся раньше и гибнем быстрей, чем те, кто пожал бы плечами. Набив на окна быта доски, пришла пора скитаний вольных, уже в крови скрипят повозки моих прапредков беспокойных. Я не распутник по природе, но и невинность не храню, в безгрешной плоти дух бесплоден и разум сохнет на корню. Путая масштабы и каноны, вовсе не завися от эпохи, рыцарей съедают не драконы, а клопы, бактерии и блохи. Где дух уму и сердцу не созвучен, раздвоен человек и обречен, самим собой затравлен и замучен, в самом себе тюремно заключен. В подвижном земном переменчивом мире с душой совершаются странные вещи: душа то становится чище и шире, а то усыхает, черствея зловеще. Текут рекой за ратью рать, чтобы уткнуться в землю лицами; как это глупо – умирать за чей-то гонор и амбиции. Я сам пройду сквозь гарь и воду по вехам призрачных огней, я сам найду свою свободу и сам разочаруюсь в ней. Любимым посвятив себя заботам и выбрав самый лучший из путей, я брею бороденки анекдотам, чтоб выдать их за собственных детей. Зеленый дым струит листва, насквозь пронизывая души, и слабый лепет естества трубу тревоги мягко глушит. Российские штормы и штили ритмично и сами собой, меняясь по форме и в стиле, сменяют разбой на разбой. Я живу постоянно краснея за упадок ума и морали: раньше врали гораздо честнее и намного изящнее крали. Традиций и преемственности нить сохранна при любой неодинакости, историю нельзя остановить, но можно основательно испакостить. Я много прочитал глубоких книг и многое могу теперь понять, мне кажется, я многого достиг, но именно чего, хотел бы знать. Даром слов на ветер не бросая, жалость подавив и обожание, гибелью от гибели спасая, форма распинает содержание. Россия – это некий темный текст, он темностью надменно дорожит, и зря его, смотря из разных мест, пытается постичь различный жид. За животной человеческой породой непрестанно и повсюду нужен глаз, лишь насилие над собственной природой кое-как очеловечивает нас. В остывшей боли – странная отрада впоследствии
