свет. Только что я чувствовал, как осколки гранат разрывают мое тело, и вот я лежу на чем-то мягком. Рывком сажусь, оглядываюсь. Огромный войлочный шатер. Внутри темновато, но рядом со мной стоит жаровня, в которой тлеют угли. Дую на них, подкидываю рядом лежащие щепки. Становится светлее. Я еще раз оглядываюсь. На полу шатра пушистые восточные ковры, несколько низеньких столиков с иконами, коробки какие-то. В изголовье – отделанное серебром седло.
В груди гулко бьется сердце, вдруг становится резко душно. Я тру лицо руками, пытаясь прийти в себя. Я точно умер. Убит взрывами гранат. И вот я в каком-то шатре, голый. Разглядываю свои ноги, а затем руки. Постепенно, не сразу, приходит понимание. Тело не мое. Молодое, заросшее волосом. Где стариковский варикоз? Где морщины?
Пошатываясь, встаю, подхожу к столику. Среди икон вижу небольшой, плохо сделанный портрет молодого человека в парике. Сзади накарябано «Павелъ I». Трясу головой. Наверное, это бред умирающего. Я не сразу погиб от взрыва, и теперь у меня предсмертные галлюцинации. Но почему такие достоверные? Чувствую запах навоза, дыма от жаровни…
На столике также лежит старинное зеркальце с деревянной ручкой. Беру его, разглядываю себя. Мужчина. Лет тридцати. Строгое лицо в густой черной бороде. Волосы подстрижены под горшок. На лоб зачесана челка, а между крутыми пушистыми бровями – глубокая складка. Глаза серые, запавшие.
Кладу зеркало, рассматриваю тело. Мускулистое, поджарое. На цепочке висит золотой крестик. Под сосцами груди два странных шрама. Шрама?! Тут на меня обрушивается понимание. Такие шрамы были у Праотца. Емельян Иванович показывал их казакам, когда объявил себя императором Петром III. Дескать, это особые царские знаки. Казаки поверили.
С трудом удается удержаться на ногах. Меня ведет, делаю, словно пьяный, несколько неловких шагов по шатру.
Я в теле Емельяна Пугачева! Горло сдавливает от нахлынувших чувств. Всю жизнь посвятил делу рода, и вот теперь что? Получил награду. Или проклятие? Меня ждет четвертование… Или? Мысли бьются словно ночные бабочки о фонарь.
Долго пытаюсь прийти в себя, сижу на ковре, мотая головой. Шок никак не отпускает, то и дело накатывают приступы слабости. Тело трясется, периодически теряю концентрацию и заваливаюсь на ковры. Упорно встаю сначала на колени, потом на ноги. Другого пути нет – надо осваиваться. Помогает глубокое дыхание и, как ни странно, растирание ушей. Видимо, в голове усиливается кровообращение, привыкание идет быстрее.
Окончательно беру себя в руки, встаю на колени перед столиком, целую икону Спасителя. Христос смотрит на меня с состраданием.
– Спасибо, Господи! – я крещусь. – Все в твоей воле.
Беру портрет «сына» – Павла I. Зачем Емельян Иванович держал его среди икон? Основатели рода о таком не рассказывали. Прислушиваюсь к себе.
Может, я не один? Нет, я – это я. Моя память, мои знания. И больше никого.
Полог шатра откидывается, внутрь осторожно заглядывает молодой казак. Лет восемнадцати, с залихватским чубом и румянцем на голых щеках. На ногах – серые шаровары, сверху – желтый жупан. За пояс заткнут старинный