только первая, так называемая Бархатная книга), Лызловы представили родословную, восходящую всего лишь к XVI в., причем ветвь будущего выдающегося историка Андрея Ивановича была младшей в роде[144].
Не располагала семья и значительным богатством. Помимо дворов в Москве Лызловы имели небольшие поместья на порубежных землях, в основном на Перемышльской засеке. Это был чисто служилый род, уповавший более на жалованье, нежели на доходы с земельных владений. Имея в XVII в. относительно невысокие придворные чины жильцов и стряпчих[145], старшие родичи Андрея Ивановича частенько «кормились» на воеводствах – в Старой Русе, Муроме, Можайске, Калуге, Смоленске, Устюге Великом, ведали дозорные засеки, составляли переписные книги и т. п.[146] Разумеется, они были только товарищами, т. е. помощниками более знатных и чиновных воевод (товарищей у воеводы было от одного до трех). Не только система местничества, в значительной мере себя изжившая, но главное – должностные правила Разрядного приказа не позволяли назначать на воеводства или ставить во главе полка лиц чином ниже стольника. Послать на воеводство толкового стряпчего было можно, но… пожаловав ему стольнический чин.
В отличие от многих сородичей, родитель будущего историка Иван Федорович Лызлов сделал весьма успешную карьеру при царском и патриаршем дворах. Начинал он, как все члены фамилии, с малого. В 1636/37 г. разрядные документы фиксируют службу Лызлова в младшем придворном чине жильца. В 1645 г. Иван состоял в свите боярина В.П. Шереметева, сопровождавшего датского королевича Вольдемара при его неудачном сватовстве к царевне Ирине Михайловне. В 1648/49 г., когда он по именной челобитной был переведен в стряпчие, многочисленные Лызловы продолжали служить «царской светлости в передней и в житье», а сам Иван Федорович не имел ни вотчин, ни поместий[147].
42 крепостных двора в Вологодском и Перемышльском уездах, возможно, вкупе с деревенькой в Можайском уезде отмечены за Иваном Лызловым десять лет спустя[148], когда в качестве доверенного лица государя он выполнял задания по линии приказа Тайных дел. Миссии отца историка были трудны, малоприятны и не слишком почетны, но совершенно необходимы в тыловом обеспечении войны с Речью Посполитой (1653–1667), начатой с блеском, а законченной при полном истощении соседних славянских стран.
Россия не дошла до степени развала польского «Потопа» и малороссийской «Руины», однако в борьбе с внутренней смутой выдвигалось тогда не меньше видных деятелей, чем на полях сражений. Будущий канцлер А.Л. Ордин-Нащокин во Пскове и будущий патриарх Никон при подавлении новгородского восстания, еще один будущий канцлер А.С. Матвеев в событиях Медного бунта, двое князей Ф.Ф. Волконских (Меринок и Шериха) при утишении волнений восточных племен от Астрахани до Мензелинска, – успешные карьеры можно насчитать десятками, как и погибельные подвиги, вроде смерти самого славного из военных Римских-Корсаковых в бою с разинцами…
Иван Федорович