руку и сжала ладонь женщины. Малыш заплакал.
– Ничего, ничего, – сказала Дара.
Она пощупала Элту живот, потрогала шею, погладила спинку. Они обменялись с мамой и бабушкой тревожными взглядами, а Тайрин смотрела на макушку братика, и в голове ее крутилась какая-то мысль, какое-то решение. Макушка Элту, золотая, будто здесь только что танцевали литы… солнечный свет… свет надежды… беречь брата. Защитить. Она поняла, что надо делать. И сделать это сможет только она.
Литы танцевали в солнечном облаке. Тайрин разглядела их крохотные босые ножки, длинные золотые косы и прозрачные крылышки. Она завороженно следила за ними какое-то время, стараясь уловить рисунок танца, а потом переступила черту света и тени, сама вошла в солнечный круг, как на сцену. Литы не прервали свой танец, и Тайрин стояла внутри их хоровода, будто стала одной из них, сверкающей, легкой, наполненной светом и музыкой. Она вытянула руки вверх, приподнялась на цыпочки и влилась в танец.
Время встало как вкопанное.
Смолкли голоса мира, замерли звуки. Тайрин танцевала. У нее не было музыки, да ей она и не была нужна, вся музыка вселенной жила у нее внутри. Она танцевала на синих закорючках, которые что-то значат для книжников, но ровным счетом ничего – для нее и ее родных. Она танцевала в кругу лит, о существовании которых не догадывались книжники, но которые дарят свет и надежду ей и ее семье, ее народу. Она одна могла своим танцем примирить эти два мира, задержать малыша Элту здесь и сейчас, в этом месте, этом времени, с ними, не дать ему исчезнуть, улететь, умереть.
– Тайрин Литтэр!
Тайрин упала от резкого окрика. Испуганные литы прыснули с ее рук, плеч и головы, улетели вверх, под самую крышу.
– Что ты здесь делаешь? Обед закончился час назад, и кто вообще позволил тебе сюда спускаться? Благодари судьбу, что мастер Гута задержался у главы гильдии, а не то…
Жар разливался у Тайрин в крови, жег ее изнутри, ей нужно было выплеснуть его, чтобы не сгореть самой и не спалить все вокруг. Она тяжело дышала, попыталась подняться на ноги, но не смогла. Взгляд ее уперся в какой-то знак, выложенный кусочками мозаики на светло-коричневом полу: синий треугольник, внутри него вписан красный квадрат, а внутри красного квадрата – желтый круг. Тайрин зацепилась за этот знак, как за якорь. Ей нужно было вернуться из мира лит в этот мир, стать девочкой, рисовальщицей в мастерской Гуты. Она провела пальцем по знаку.
– Марш отсюда! За работу! Живо! – бешено заорал Тумлис.
Она поднялась и пошла быстро, как только могла, ощущая дикую усталость, но вместе с тем веря всем сердцем, что все сделала правильно и что успела вовремя. Ее братик Элту не умрет! Литы спасут его!
– Еще раз увижу тебя здесь – будешь гнить в выгребных ямах! Топтаться на стихах великого Ригантэра! Что вы за дикари! – несся ей вслед визгливый голос Тумлиса.
Вечером Тайрин застала дома Дару Элиофу, атуанскую знахарку, она поила Элту каким-то отваром. У мамы были заплаканные глаза.