аил Квливидзе, «Монолог Бараташвили» в переводе Давида Самойлова
Часть I
– …Мам! Ну я же просила – надо белую блузку погладить, а не розовую! Неужели непонятно, мам? Я же все-таки на работу иду, это мой первый рабочий день! И что, я должна появиться в легкомысленной розовой блузке?
Голос Алисы звучал все выше и выше, и, казалось, нотки негодования проникали острыми иглами в приоткрытую дверь спальни.
Жалко, не заснешь теперь. А хотелось лишний часок урвать – вчера поздно лег…
Филипп открыл глаза, повернул голову к окну. Так и есть, за окном туманная дождливая хмарь стоит, с вечера не рассеялась. И голова болит, будто и не спал вовсе. Еще и высокий голос Алисы звучит будто по нарастающей, никуда от него не спрячешься:
– Ну я ведь просила, мам! Ты назло мне все делаешь, что ли? Будто специально хочешь испортить настроение! Я и без того волнуюсь, а ты!
– Да была бы охота – настроение тебе портить… – вяло откликнулась Клара Георгиевна. – Откуда я помню, какая тебе блузка нужна, белая или розовая. Какую погладила, ту и надевай.
– Ну я же просила, мам! Я еще два раза повторила – белую погладь! Ты не слышала, что ли?
Филипп усмехнулся грустно – бедная Клара Георгиевна… Никогда не может любимой доченьке угодить. Хотя и старается изо всех сил. Так уже перестаралась, что вконец из Алисы балованную принцессу сделала. Нет чтобы ее на место поставить! Мол, чем выговаривать мне все утро, взяла бы сама себе блузку погладила!
Словно услышав его мысли, Клара Георгиевна пробурчала тихо:
– Взяла бы и сама погладила себе блузку, делов-то… Служанка я тебе, что ли?
– Да? А почему ты Филиппу с таким рвением рубашки наглаживаешь, а? – тут же отпарировала Алиса. – Каждое утро – на, дорогой, свежая рубашечка тебя с вечера дожидается! Почему?
– Так он же мне не чужой, он мой зять…
– И что? А я тебе родная дочь, между прочим! И у меня первый рабочий день сегодня!
– Догадываюсь, что и последний… – тихо проговорила Клара Георгиевна.
– Это почему же, мам? Почему ты так говоришь?
– Да потому и говорю, милая доченька. Потому что знаю тебя прекрасно. Ты и работа – понятия несовместимые. Как там у классика говорится, забыла… «Труд упорный ему был тошен» – так, кажется?
Наступившая тишина была угрожающей, и непонятно было, чем она закончится. То ли очередным всплеском Алисиного возмущения, то ли ее обиженными слезами.
– Ну почему ты так говоришь, мам? Почему?
Ага. Получилось обиженное возмущение. Странный микс, Алисе несвойственный.
А Клара Георгиевна молчит почему-то. Хотя да, в данном случае лучше промолчать, чем что-то ответить. Здоровее будешь. Зачем усугублять, в самом деле?
– Ну почему, мам? Ты в меня совсем не веришь, да? Думаешь, я ни на что не способна? Что я могу только на чьей-то шее сидеть?
– Верю, верю всякому зверю… А тебе, ежу, погожу… – миролюбивым смешком отозвалась Клара Георгиевна. – Не сердись, доченька, успокойся! Ничего тут обидного нет, милая! Ты же и сама все про себя понимаешь, из какого теста тебя матушка-природа вылепила! Ты у нас цветок нежный, лазоревый. Домашняя кошечка, хоть и с острыми коготками. Ну зачем тебе эта работа, скажи? Все равно ведь в жестком режиме долго не продержишься. Представь только – каждое утро придется рано вставать… И времени не будет ни на фитнес, ни на косметолога, ни на магазины…
– А мне надоела такая жизнь, мам! Я тоже хочу в себя поверить, понимаешь? Тоже хочу состояться как личность. Не просто деньги зарабатывать – этим пусть мой муж занимается. Я себя уважать хочу, дело делать хочу. И мне обидно ужасно, что ты, моя мать, этого понять не хочешь!
– Да ладно тебе… Конечно, я понимаю. Хочешь в деловую женщину поиграть – пожалуйста, я разве против? Поиграй…
– Мам… Ты опять?!
– Все, все, больше не буду. Что там тебе надо погладить – давай…
Голоса за дверью спальни смолкли – наверное, Клара Георгиевна пошла гладить Алисе белую блузку. А жаль. Такой диалог был забавный! Целый спектакль! Бурное начало дня… Интересно, это плохой знак или хороший? Непонятно пока.
А теща была неподражаема в своей доброжелательной снисходительности… Как она к месту классика-то вспомнила – «труд упорный ему был тошен!» В саму точку попала! Знает, знает отлично свою доченьку…
А вот и Алиса появилась в дверях спальни. Лицо обиженное, капризное, но как будто еще более красивое. Села на свою половину кровати, закинула ногу на ногу, повела плечами. Грациозно, неторопливо. Лениво даже. Вот вся она в этом… Ленивая грация, природная беззаботность, обаяние самомнения. Будто разрешает смотреть на себя и любоваться – смотрите, мне не жалко, да только я вас вообще в упор не вижу и не замечаю. Я нежный цветок, я кошечка домашняя, которая гуляет сама по себе. Разрешает себя любить. Хоть разрешает – и за это спасибо…
– Фил,