только беззлобном:
– Да… Причём?
– А вот причём! – мининодел вскинул руку вверх, указывая.
Две головы мгновенно повернулись по направлению руки, после чего одна голова, а вместе с ней туловище, две руки, две ноги и всё остальное ей приданное, соскочили со своего трона и с паническим вскриком отпрыгнули в сторону.
– Это теракт!!! Это биологический теракт!
Президент, вмиг ставший презиком в глазах замерших подчинённых, тяжело дышал и таращил от страха глаза – таким его никогда ещё не видели опешившие теперь разведчик и министр.
– Начальника охраны ко мне! – истерично скомандовал президент. – И врачей!
– Может, санитаров?
Инодел даже сам не понял, как у него вырвалась эта двусмысленность, но что уж делать-то, тем более, что презик неожиданно согласился:
– Да! Санитаров… В смысле, санитарную службу…
Он суетливо, приставными шажками отступал от опасной близости с непонятным пятном на потолке.
– Это заговор!.. Это заговор!.. – продолжал бубнить, будучи явно не в себе, презик после объявления тревоги и взвывшей на весь Кремль сирены.
Испуг был такой резкой силы, что скрыть его было невозможно, как ни пытайся… А он и не пытался – он, похоже, о таком и не думал теперь! Президент, судя по нему, был близок к обмороку. Шок напрочь отбил всё его понимание необходимости выглядеть комильфо, принятым большинством населения на подконтрольной территории, которое и слова-то такого иностранного – «комильфо» (вообще-то это два слова по-французски, даже три!) – не знает. Большинство привыкло и хотело видеть его «крутым», когда эта абстрактная «крутизна» граничит с конкретной дикостью… даже с лёгким захлёстом на дикость, когда всем становится очевидно, что дикость должна и может быть и «покруче».
Лидера нации трясло в углу так, что у него не только голова вжималась в плечи, но и ноги подгибались, и это заставляло его держаться за стену, чтобы совсем уж не упасть.
Не то что специально смотреть, а и просто случайно видеть (куда деваться? – не с закрытыми же глазами под стол прятаться! – хотя и хотелось…) новое воплощение «опоры и надёжи» государства было противно обоим – и министру, и разведчику. Причём первый, приученный к сдержанности не только высказываний, но и мыслей как первопричины высказываний, думал в этот раз на родном языке, совершенно забыв о границах приличий: «Тво-ю ма-ать!..»
Разведчик же, чья служба – суть антипод всяческих приличий (что и отражалось в повседневных общениях по долгу службы), напротив, именно «высоким штилем» мысленно выражал всю полноту впечатлений от увиденного: «Господи! До каких же низин способен пасть человек в своём животном страхе…»
При этом не только дипломат и шпион, а вообще все придворные знали (хотя и по слухам, но недалеко рождённым – почти необтёсанным и без наростов), что у шефа охрана – одна из самых мощных на планете Земля…