заставил Ксению опомниться. Она выскользнула из кольца рук Камневика, отвернулась, стыдясь румянца щек, слишком сильного, чтобы позволить слуге его увидеть. Дворецкий доложил, что обед накрыт в малой столовой. Камневик, а за ним и Ксения, направились туда, он – уверенной походкой, она – в смятении от собственной чувственности, о которой девушка ранее не подозревала. Сидя напротив жениха, коим считала каменного пришлеца, девушка то краснела, то бледнела под его пристальным взором. Он ли это, ее Николай? Что случилось за те недели, что они не виделись? Он возмужал на свежем воздухе? Или что-то еще? Невольно взгляд ее обращается на Пелагею, подающую напитки. Ее горничная красива, опрятна, и может при желании совратить не только отца, но и кого-нибудь другого. От этих недостойных мыслей Ксения снова краснеет.
– Что с вами, барышня? – спрашивает Пелагея.
– Барышня устала с дороги, холопка, – ответил за Ксению Камневик. – Постели ей в покоях, да отвори окна, дабы было больше воздуха. Давно, видимо, не было дождя тут?
– Матушка писала два месяца, – сказала Ксения. – В северной столице нашей свежо, ветер с Финского залива гонит тучи, дожди через день. А тут засуха!
– Перун забыл вас, или вы о нем не вспоминаете.
– Перун? А кто это?
– Перун – сын Лады и Сварога, от которого пошли все боги славян, он покровитель воинов, метатель молний. На Перунов день невинную девушку обливали водой, чтобы пошел дождь.
– Так это что же, барин, мне водой облиться, что ли, на Ильин день? – вставила Пелагея, наливая барышне в стакан клюквенного морса. Ксения впилась в горничную глазами, у нее вырвался невольный вздох облегчения: Пелагея объявила о своей невинности. А значит, она ни отца, ни тем более Николая не соблазняла. Ксения поднялась. Ей действительно нужен был отдых. Камневик с трудом сдерживал желание последовать за ней в будуар. Его воображение распаляли картины того, как девушка с глазами раненой лани медленно снимает с себя платье цвета василька на ржаном поле, как она ложится на прохладные белые простыни, вытягиваясь на них. У нее тонкие ноги, как у породистой кобылицы, небольшие холмики грудей вздымаются в такт дыханию, она взволнована, и не станет противиться, если он придет к ней за тем, чего она сама хочет. Но он не станет торопится. Сначала она должна надеть Перуново колечко на палец, и тогда вся власть его будет обрушена на нее, и она станет извиваться под его ласками, стонать от непомерной для нее тяжести. А потом он уведет ее в свой мир, врата в который находятся за валуном, и отдаст ее на милость Перуна.
– Барин, не изволите ли пройти в ваши покои? – спросил подошедший лакей. Камневик оторопел от наглости холопа, но сдержал свой гнев.
– Да, я иду к себе, а ты привези из трактира зелена вина и меда.
Он удивлялся тому, что в этом времени, в этом мире рабы столь много себе позволяют, у них такого бы вмиг скормили волкам, что всегда ждут добычи, следуя за Перуновой свитой, подбирая остатки их трапез. Или бы превратили