Он трогательно оберегал ее и никогда не причинял боль.
– Все проходит, – сказала ей Лючинда после очередной трагической влюбленности, когда Присцилла могла лишь свернуться клубочком в своем горе. Но ее мать не сказала, где проходит. Перед глазами? В венах или под кожей? Хорошо быть как Лючинда, сильной и прагматичной, но Присцилле этого дара не досталось. Зато достались другие, более опасные. Она могла любить с храбростью и мужеством, присущим тем, чей разум не скован необходимостью мыслить рационально. И вкладывала в чувство всю себя с той же пылкостью, с которой писала свои книги.
Как часто случается с мечтателями, под маской женщины почти безмятежно жила девочка, и Присцилла об этом прекрасно знала, потому что порой слышала, как плачет эта девочка, похожая на куколку в платье с накрахмаленным передничком и в сапожках. Со временем Присцилла даже научилась любить ее, но ей слишком легко было причинить боль.
Поэтому она решила: хватит эмоций, от которых вздрагивала эта девочка в ее душе, хватит радостных трепетаний сердца, за которыми следует еще более глубокое разочарование, – тут было от чего сойти с ума. Присцилла знала, что никогда не сможет ощутить любовь как многие другие женщины. Знала, что многие по-другому проживают это чувство, гораздо спокойнее, проще. Но она так не могла, поэтому решила, что, пока не закончила свои дни как безумная миссис Рочестер, запертая на чердаке, пора, как говорится, подвести черту. Все. Точка. Навсегда. Мужчины? Даже говорить не о чем.
Каким они оказались разочарованием, сколько любви она отдала тем, кто на самом деле ее не заслуживал. Ее влюбленности напоминали ее же книги, и то, что кому-то могло показаться банальным, она окутывала светом, и в ее глазах они сверкали.
Она воплощала в реальность самые безумные фантазии ради мужчин, которые никогда бы не сумели их оценить. Поэтому с каждым разом разочарование, сокрушительное раздражение и отчаяние все смелее заявляли о себе. Сперва робко, затем все более открыто. Зачем гореть чистым пламенем ради кого-то, кто удовлетворился бы и спичкой? Присцилла обратила свою страсть в работу. Довольно с нее эмоциональных американских горок, они нанесли ей слишком много ран. Она столько раз собирала с пола осколки своего разбитого сердца, что теперь у нее просто не осталось на это сил.
И эта девушка, которая покорила сердца миллионов людей своими книгами, любовью, такой мучительной и изматывающей, пропитывающей страницы книг вместо чернил, решила, что больше никогда не влюбится. И, следовательно, направила всю свою страсть в книги. С реальной жизнью было покончено.
Поэтому Присцилла писала и писала, создавала сюжеты и персонажей, которые завоевывали сердца и соблазняли так, что женщины и девушки всего мира томно вздыхали над ее романами.
Много лет она была идеальной фабрикой по производству историй: восхитительно-любовных романов из чувств и тоски. Слова, полные эмоций и жизни, лились потоком на бумагу. Присцилле доставляло наслаждение ощущать, как фразы сами собой складываются в голове, как постепенно прямо у