резиденцию русского посла, и брат мой, оставив меня в единственной в Буюкдере скверной гостинице, сам направился к князю Лобанову передать ему телеграмму министра иностранных дел. Князь Лобанов знал моего брата с детства. Он принял его чрезвычайно сердечно и пригласил нас обоих переехать к нему. Я провела у него три восхитительные недели; развлечения сменялись одно другим – частые поездки в Константинополь, то на паровой лодке, то на сторожевом пароходе, постоянно стоявшем у здания посольства; то верхом по окрестностям в сопровождении князя Лобанова. Мы провели незабвенные дни у «Сладких вод» Азии и Европы. Я неустанно восхищалась стройными минаретами, уходящими в голубое небо, каюками с их таинственными женщинами, закутанными в вуаль, красивыми лодками с 12 гребцами в шитых золотом крутках, всей этой картиной Востока, опьяняющей каждую художественную душу. Вечера мы проводили у Лобановых, где нас ждал постоянно прекрасный обед, за которым находилось обыкновенно большое общество, так как все холостые секретари, драгоманы, приезжие консулы и т. д. всегда приглашались на эти обеды. Посол был очень гостеприимен, но не со всеми одинаково любезен. Он отличал секретарей посольства от служащих в азиатском департаменте, часто игравших на Востоке большую роль. Должна признаться, что я была несколько смущена, заметив, что на разных концах стола подавались разные вина и даже разные блюда. Впоследствии столь известному драгоману Максимову было поручено князем Лобановым постоянно нам сопутствовать в наших поездках в Стамбул.
Наш кружок состоял из m-me Ону, моего брата, военного агента полковника Веригина и меня. Максимов часто жаловался на то, что князь за столом по-разному относился к своим гостям. M-me Ону, жена посланника, была нашей постоянной спутницей. Она была очень образована, знала хорошо Константинополь и служила нам прекрасным проводником по дервишам, мавзолеям, базарам и памятникам старины. Если бы она была немного красивее и не так кричаще образованной, она была бы более привлекательной. Едва она хотела понравиться мужчине, как она тотчас же всходила на своего Пегаса и поднималась с ним на такую головокружительную высоту, на которую ее партнер, часто бывавший просто вьючной лошадью или даже ослом, не мог за нею подняться. Ввиду того, что со мной она была проще и не подавляла меня своим превосходством, я выносила ее лучше, чем мой брат или полковник Веригин, которому она очень старалась понравиться.
После обеда секретари и драгоманы исчезали; брат мой и Веригин отправлялись либо в клуб, либо в офицерское собрание, а я заканчивала вечер в обществе князя, на балконе с видом на Босфор. Мы много болтали о Петербурге, а иногда он мне читал свои исторические труды, которым он предавался с большим рвением. Его исторические изыскания ограничивались преимущественно концом XVIII века, эмиграцией и царствованием Павла I.
Однажды он рассказал мне свой роман с m-me де Буркенэ. Она была женой его товарища – француза, когда он еще впервые был русским послом в Константинополе. Этот роман кончился для него трагедией,