(чтоб он не заметил) – что он там пишет? Тогда он сам стал закрываться от нас рукавом. Тут уже списывать не представлялось возможным, и нам пришлось уже самим сочинять.
…Некрасив, росту едва среднего, с большой головой, длинным резко идущим вперёд носом. Губы ниточкой в улыбку (но без вежливой маски), принимающую и ободряющую…
Никто не видел его гневающимся, сердитым, даже недовольным, или о чём-то сожалеющим. Когда кто-нибудь (нехороший) пытался вывести его из себя, Векманн опять же улыбался и… не выводился. Внимательные наблюдатели или хорошо знающие его люди отмечали, что в каких-то похожих случаях Маттиас примирительно бормотал что-то вроде: nun so, also, toropunka (с жёстким “n”). Откуда он знал это русское слово – этого не знал ни один советский музыковед.
Говорил высоким тенором с сильной и привлекательной начальной эмфазой, но заметным угасанием к концу речи. Всё это, конечно, выделяло его из числа прочих, но особенно – его глаза и, затем, это его ровность и улыбчивая невозмутимость. Да и что удивляться! Послушайте: ни к одном его сочинении вы не услышите ничего такого, что напоминало бы “кульминацию”; целое композиции и вообще у него неуловимо. Векманн не очень-то заботился о развитии какой-то одной мысли. Если нужно для раскрытия сюжета (т.е. идеи композиции), пусть будет ещё одна-две новых, пусть их будет вообще побольше, ведь так предмет наилучшим образом раскроется с разных сторон!
Облик, черты характера, образ жизни
Маттиас почему-то никогда не носил парика и не пил пива. Выпив рано утром хорошую кружку крепкого кофию с доброй краюхой крутого голштинского хлеба и наложенными на него шматами окорока и сыра, он шёл в церковь на службу, каковая начиналась рано и длилась долго, не как теперь.
Раз в неделю Векманн имел обыкновение причащаться Святых Христовых Таин. Сей день обходился без завтрака, а уже после церковной службы Маттиас вместе с братией шёл обедать в трапезную.
Впрочем, новейшие изследования не находят у Векманна такой уж антипатии к пиву. Мы в данном случае руководствуемся, главным образом, двумя классическими немецкими школами: северо-кофейной и южно-пивной, а именно: на севере согревались кофием, на юге прохлаждались пивом. А если бы кто стал спорить и отстаивать так наз. ГПП (гамбургское пивное право), говоря: “И в Гамбурге есть пиво, как вы смеете!” – то на это вот что: Да, и в Гамбурге есть, нечего тут кричать, но Гамбург это multi-culti, а вот Мюнхен где находится? Правильно: там и центр варения и потребления пива. Но в Мюнхене Векманн вряд ли когда-нибудь мог находиться. Кто? Фробергер? Тот да, мог, но и он, на вашу беду, не терпел пива, но мы сейчас не о нём, впрочем, сейчас будет о нём…
Кто однажды взглянул и принял лучистое утешение этих серых глаз, тот становился тут же и навсегда его другом… Фробергер – этот неутомимый путешественник и выдумщик сюжетов своих аллеманд (не с его ли лёгкой руки Бах сочинил несколько таких прелюдий, вошедших потом в Wohltemperierte Clavier?)… молчаливый, скрытный Тундер… Сумрачный с виду, но добрый