не будем жалеть о том, что ушло, – прошептала она. – Я уже перевернула страницу.
– Но еще не поздно, Алиса!
– Нет, мой друг, уже поздно. Поздно стало в тот самый день, когда благодаря любви мы на мгновение почувствовали, что каждому из нас суждено нечто большее, чем любовь. Благодаря тебе, мой друг, я в мечтах своих поднялась так высоко, что все, чем обычно довольствуются люди, означало бы для меня падение. Я часто думала над тем, какой могла бы быть наша жизнь друг с другом, и поняла, что, как только из нее исчезло бы совершенство, я не вынесла бы дольше… нашу любовь.
– А не думала ли ты над тем, какой будет наша жизнь друг без друга?
– Нет, никогда!
– Так вот, посмотри! Уже три года я блуждаю по свету в тоске, потому что со мной нет тебя…
Стемнело.
– Мне холодно, – сказала она, поднимаясь и так плотно закутываясь в шаль, что я даже не смог снова взять ее за руку. – Помнишь тот стих из Писания, который когда-то так встревожил нас? Мы еще испугались, верно ли мы поняли его смысл. «Они не добились того, что было им обещано, ибо нечто лучшее уготовил нам Господь…»
– И ты по-прежнему веришь в эти слова?
– Иначе нельзя.
Какое-то время мы шли рядом и молчали. Потом она снова сказала:
– Ты только представь себе, Жером: лучшее! – И тут на глаза у нее навернулись слезы, а она все повторяла: – Лучшее!
Мы снова стояли у той маленькой двери, из которой она вышла незадолго до того. Повернувшись ко мне, она сказала:
– Прощай! Нет, не провожай меня дальше. Прощай, любимый мой. Сейчас и должно начаться… это лучшее.
Она еще постояла так, положив вытянутые руки мне на плечи, в одно и то же время словно удерживая и отталкивая меня, и взгляд ее был полон какой-то невыразимой любви…
Едва дверь закрылась, едва я услышал, как повернулся с той стороны засов, я припал к этой двери в таком безысходном отчаянии, что слезы брызнули у меня из глаз, и я еще долго рыдал в кромешной тьме.
Но удержать ее, но выбить эту дверь, каким угодно способом проникнуть в дом, который к тому же никто от меня и не запирал, – нет, еще и сегодня, когда я возвращаюсь памятью к прошлому и переживаю его вновь и вновь… нет, для меня это было невозможно, и кто не понимает этого, тот, значит, не понимал меня и раньше.
Через несколько дней, мучимый неослабевавшим беспокойством, я написал Жюльетте. Я рассказал о том, что был в Фонгезмаре, что меня необычайно встревожила худоба и бледность Алисы, умолял ее что-нибудь предпринять и известить меня, потому что от самой Алисы ждать вестей мне уже не приходилось.
Не прошло и месяца, как я получил следующее письмо:
«Дорогой Жером!
Должна сообщить тебе печальное известие: нет больше с нами бедной Алисы… Увы слишком обоснованными оказались опасения, которыми ты поделился со мной. Не страдая от какой-либо определенной болезни, вот уже несколько месяцев она угасала, и, только вняв моим мольбам, она согласилась пойти на прием к доктору А… из Гавра, который