Серегей тоже должен был уйти за Кромку… Но не ушел.
В Киеве говорили: сие – не просто так. Никто не мог бы выжить с такими ранами.
Артём, старший брат Славки, говорил, что сам не верил, что довезет отца до дому.
Однако ж довез.
И дома батя тоже не помер, хотя оба княжьих лекаря дружно сказали: не жилец. Но матушка, хоть и потемнела лицом, когда увидела батины раны, за священником не послала.
А лекарей прогнал дедко Рёрех.
– Кыш! – каркнул он.
И лекари ушли, обиженные.
А матери Славкиной Рёрех так сказал: «Молись кому хош, Сладушка, а только муж твой—уже за Кромкой. Позвать-то я его позову, а захочет ли вернуться, не знаю».
«Захочет, – сказала матушка. – Не хотел бы жить, уже умер бы. Сам знаешь, старый: с такими ранами не живут, а он – жив».
Рёрех тогда захихикал и сказал: «Умница, дочка! Хоть ты и не ведунья, а ведаешь правильно. Подымем нашего воеводу. Перуновой десницей клянусь, он еще поскачет по Дикому Полю!»
И прав оказался. Вышел батя из-за Кромки. Однако ж три долгих года прошло, пока вернулась к бате доля его прежней силы.
Малая доля, однако ж, когда надевали на Славку шитый золотом пояс княжьего гридня, батя глядел на это не с носилок, а с седла своего боевого коня.
Золотой пояс – вторая радость этого лета.
Опоясал Славку, как заведено, сам великий князь киевский Ярополк.
– Господь с тобой! – сказал князь с важностью. – Служи мне так же верно, так, как вся родня твоя служит!
Слова эти Славке не по душе пришлись.
Во-первых, по его мнению, он уже послужил великому князю – жизнь спас как-никак. Во-вторых, не так раньше в гридни опоясывали. Говорили по-другому: не Господа призывали, а Перуна. И весело было.
Но нет больше веселья в киевском князе. Как убили копченые отца его Святослава, так и переменился Ярополк. Хоть и был лишь на год старше Славки, а совсем веселье юности потерял. Строгим стал, суровым. Неулыбчивым. Жил богато, а не весело.
Но дружине своей веселиться не запрещал. И Перуна славить – тоже дозволял. Хотя тех из дружины, кто крещеный был, выделял особо.
Так было и в то воскресенье, когда отличился Славка.
С первыми лучами солнца великий князь киевский Ярополк отправился на заутреню. Вместе с князем шли крещеные из княжьей руси, а также те, кто крещен не был, но, тем не менее, пожелал проявить уважение к новому Богу. И, заодно, – князю. В Киеве знали, что, в отличие от многих старых богов, Господь Христос не возражает, когда нехристи приходят на богослужение. Конечно, если те ведут себя прилично святому действу.
Впрочем, мало кто рискнул бы нарушить порядок, когда в церкви – сам великий князь. В храме Божием ослушника казнить не станут, однако за церковными дверьми всыплют – мало не покажется.
Одним из таких некрещеных, но желавших проявить уважение, был княжий отрок Малой.
Давний, еще из детских[1] времен, дружок Славки, сын теремной девки Малой с пяти лет жил при Детинце. С тех пор его так и звали