тебе в воде плескаться, категорически запрещено!
«Особенно с твоими-то особенностями», – подумала я, но вслух не произнесла.
– Так я…
– Строгий постельный режим! – Взяла его под локти и мягко подтолкнула в сторону комнаты.
Гончар привычно замер в дверном проеме. Приложил руки к дверному косяку с обеих сторон. Опустил, снова поднял, опустил и только потом пошел дальше. Повторил ритуал и возле двери в спальню. Я послушно ждала, двигаясь следом. В голове прокручивались слова Маргариты, как будто снова и снова откладываясь в памяти: «Всего лишь особенность его организма».
– Завтра мне все равно выходить на смену. – Протянул дядя Ваня, недовольно усаживаясь на постель и подтягивая к себе край одеяла. – Болеть некогда.
– Бери выходной. Нельзя же так! – Я взяла одеяло, расправила и накрыла им его по плечи. – А теперь ложись. Давай-давай. Не спорь.
– Зря я тебя пустил. – Усмехнулся он и шмыгнул носом. – Знал бы, что будешь так командовать…
– Знала бы, что сегодня будешь так гундосить, еще вчера бы занялась твоим лечением. – Я нахмурила брови, давая понять, что не шучу.
Гончар послушно положил руки поверх одеяла.
– Видела ведь вчера, что тебе плохо. Веки красные, нос тоже, да еще озноб этот. – Взяла пульт, сделала телевизор тише. – Как ты, вообще, умудрился летом простудиться?
– Сквозняк все этот, – сжал зубы.
Рука его в прямом смысле слова заплясала. Дернулась вверх, взвилась в воздух. Еще раз.
Я села рядом на край кровати:
– Ты полежи, я тебе сейчас чай горячий сделаю. Хорошо?
– Да я сам… могу… – По напряжению на его лице поняла, что в попытке удержать руку, он ломает самого себя. Еще и бровь задергалась.
– Раньше мама при первых признаках простуды насыпала мне горчицу в носки. – Я увернулась, вовремя среагировав, когда его рука дернулась вверх. Иначе схлопотала бы по носу. Облизнула губы, стараясь не выдавать беспокойство за его состояние. – Насморк сразу проходил. У нас на стопах много нервных окончаний, горчица воздействует на них… Ох… – Осеклась. – Не знаю, можно ли тебе такое средство…
Я виновато опустила взгляд. И зря. Его рука тут же взлетела вверх и попала мне прямо в лоб. Зажмурив один глаз от боли, перехватила ее и тихонько рассмеялась.
Иван вскочил на постели, задыхаясь:
– Прости, прости! – Задергал головой.
– Ложись, дядь Вань. – Я мягко надавила ему на грудь. – Все нормально. – Открыла глаз, моргнула несколько раз. – Все хорошо. Видишь? Не больно попало.
Его рука все еще была зажата в моей. Она снова дернулась, дважды, и на лице Гончара вновь отразились боль и вина.
– Но если у тебя найдется горчица, мы можем попробовать. Почему бы и нет? – Взяла нежно его руку, затем вторую и сложила их у него на груди в замочек. Соединила, переплетя меж собой пальцы. Свою же ладонь оставила сверху. Легко, почти невесомо, точно перышко. Чтобы не придерживать, а просто успокоить.
Кажется,