ла два солнца, двух чудных приветливых лун,
Распадаются формы творений давно завершенных.
Замолкает звучанье прекрасных эоловых струн.
Разгорелись деянья в порыве бескрылых эмоций,
Бесконечность желаний, несущих усладу и смерть,
Пламенели костры инквизиций и всех революций,
Принося лишь разруху, лишений и зла круговерть.
Измельчали моря и деревья, и горы, и реки.
Позабытые крылья, святые для нас велики,
Измельчали, ослепли, лишились ума человеки.
Кто-то слышит вибрации? Крылья дрожат от тоски…
Утром, когда светило солнце, блестела роса на стеблях, цветы шептались с ветром и, кланяясь, дарили аромат, а птицы пересвистывались, задевая её крыльями, она летела, подхваченная потоком беспричинной радости жизни.
Навстречу шли хмурые люди, оскорблённые её беззаботной улыбкой. Мужчины были чем-то удивлены, а дамы сверлили ее злым, острым взглядом и, подхватив мужей под руку, старались привлечь к себе их внимание какими-то пустопорожними спорами.
Она летела невысоко, но так, чтобы не задеть серьезных, обременённых проблемами и убитых горем людей. Летать слишком высоко было невозможно – там было пространство для правительственных и частных самолётов, чуть пониже летали птицы помельче, с красивыми искусственными крыльями, инкрустированными бриллиантами. Ниже этого пространства была натянута огромная невидимая сеть, отделявшая небо от земли, тем не менее, она прекрасно чувствовалась – большие белые крылья жгло, будто током, высоко взлететь было невозможно.
Иногда на небо прорывались отчаянные глупцы, чьи крылья гораздо меньше, и как раз проходили сквозь дыры сети. Там, от чрезмерного старания их крылья быстро тускнели, чернели, лысели, без пуха и перьев становились мясом для важных, лысеющих папиков, которые часто летали в самолётах и на искусственных крыльях.
Днём ей едва удавалось расправить крылья, только на минуточку, пока никто не видит -растрёпанная, но счастливая, пролетит, и сядет на место, и сразу на душе хорошо и светло. А много летать нельзя, надо знать свое место, крылья прятать, голову чаще склонять, а иначе, увидев тягу к возвышенности, многие оскорбятся, начнут придираться, работу можно потерять, тогда на питание не хватит. А когда забывалась, больно били по крыльям и по душе.
Люди умеют и бить, и стрелять, и убивать, и незаметно ставить силки, чтобы крылья сами ломались. Все это они делают по собственному желанию, нет такого закона, чтобы крылья ломать, но делают это не потому, что их крылья раздражают, а исключительно из чувства патриотизма и национальной гордости за тех, кто от рождения летать не может. И каким-то непостижимым образом ломающие кому-то крылья всегда получали бонусы в виде премий и должностей от системы со справедливыми законами.
Вечером, возвращаясь с работы в автобусе, она устало сложила крылья и стояла тихонечко у передней двери, чтобы никому не мешать, задумчиво смотрела сквозь людей и представляла полет в синем просторе и мягких ватных облаках.
К стоящей напротив странной паре оставалось полметра, вдруг, автобус резко затормозил, по инерции к ней приблизилась звериная пасть, из которой разило серой. Она задохнулась и отшатнулась. Как хлесткая плеть, к ней долетели лживые слова нелюдя, который орал, что она ему стала на ногу. В недоумении, широко открыв глаза, она молча смотрела на истрепанное тело злого самца то ли пьяного, то ли наколотого наркотиками и такую же, как он, самку. Двери автобуса открылись, и зверь, понимая, что это его шанс дотронуться своими грязными лапами до белых крыльев, с силой пнул ее из автобуса, она пыталась подняться, но сверху посыпались удары вместе с грязной бранью. От удовольствия он впал в раж, а на лице его самки отразилась ревность к его побоям и дикое желание убить ее. Она лежала свернувшись калачиком, обняв голову, белые крылья были уже в крови. Когда они замахивались ногами, норовя попасть ей в живот, появился кто-то третий, сумевший их остановить, пригрозить и отогнать. Пара нелюдей убежала, высокий, мужественный красавец помог ей встать. Неужели она должна была благодарить и плакать на груди спасителя, как в индийских фильмах? Ей претили пошлые мелодрамы, жёг безжалостный стыд за то, что допустила такую ситуацию, не было сил и не хотелось ничего объяснять, казалось, что все равно никто не поверит в абсурдность этой ситуации.
Она встала, отряхнула поломанные крылья, и тихо влача их, побрела домой, подумав, что вечером крылья только мешают. Дома, нарыдавшись вдоволь, решила ходить с работы пешком.
Три остановки утром и вечером легко пролететь, подышать воздухом, полюбоваться бездонной высотой. Когда она едва-едва отрывалась от земли, но вдруг видела встречных, напускала на лицо серьезный, холодный, безразличный к ним вид.
Она была обыкновенной женщиной, просто ей чуть-чуть мешали крылья, чувствительность, задумчивость и свой особенный внутренний мир.
Все чаще она летала по ночам, когда ее никто не мог видеть. А под утро возвращалась домой и записывала все, что видела в прекрасных далёких мирах, как будто старалась наполнить