деле никогда не был в подобных роскошных заведениях, где вино к столу приносят на золотых подносах, где вся мебель была обрамлена чистым бархатом, а столы были сделаны из такого дерева, о котором Йенсу не доводилось слышать нигде и никогда. Дорогие свечи, распространяющие какой-то сладкий аромат по небольшой комнате, погружая ее в таинственный полумрак, певица в вызывающем наряде, которую поставили на сцену далеко не для того, чтобы та исполняла песни, а чтобы старым дуралеям было на что поглазеть. Женщин в данном неприятном местечке было мало, если не считать официанток, но если они и присутствовали, то были разодеты дорого и богато, очевидно ведь, что красавицы находятся на полном обеспечении своих мужей.
– Ох, подождите, – нахмурилась миссис Андерсон, – позвольте мне взглянуть, – женщина подошла к Йоханессу и, нисколько не смутившись, стащила с него очки, единственное средство выживания в пятнистом непонятном мире. – Ох, значит, мне не показалось: ваши глаза разного цвета!
Почему Ольсену нельзя было лишнего слова пикнуть в присутствии этой «важной» дамочки, а ей было позволено вести себя подобно ребенку? Ах да, это все присущее человечеству разделение населения на слои, благодаря которому выходило, что одним можно всё, а другим совсем ничего. Йенса начинало тошнить. Кто и когда придумал такой закон, что богатые люди являются особенными? Ольсен не собирался распространяться о своем превосходстве над этими неумелыми идиотами и безумными грешниками, потому как и сам был далек от «идеала», но почему совершенством нельзя считать гениев и творцов, которые действительно могут приносить пользу обществу, которые создают удивительные творения, которые не осыпают окружающий мир грязью и не восхваляют мусор, в котором живут?
– Да, разного цвета. И что? – грубо отобрав у Анджелль свои очки, прохрипел мужчина.
– Говорят, у таких людей две души. Вы это как-то ощущаете? – заинтересованно пролепетала миссис Андерсон, в то время как Гловер нервно кусал нижнюю губу и сжимал кулаки, прекрасно понимая, что эта сценка ничем хорошим не закончится.
По поводу гетерохромии у людей было достаточно стереотипов, и во время своей школьной жизни Ольсен достаточно нахлебался этого дерьма. Потом, правда, научился ставить на место, иногда при помощи кулаков. Но попробуй что скажи этой размалёванной курице! Не было бы Гловера, и Йенсу было бы плевать. Он бы высказал этой Анджелль всё, что думает о её подобных, закипающий в венах гнев Ольсен пока ещё сдерживал в себе исключительно ради брата.
– Что за бред? – сквозь зубы отозвался Йенс, пытаясь осторожно намекнуть этой клуше, чтобы отвалила с подобными вопросами. Пусть мужа своего достаёт, а Ольсену такие женщины всё-таки совершенно не нравились.
– Миссис Андерсон, кстати… – попытался впихнуть в разговор свои пять копеек Гловер, но Анджелль махнула ручкой, повелевая ему замолчать, не отрывая заинтересованного взгляда от Йоханесса. Вернее, от его глаз.
– А у ваших родителей подобное