бога, вернувшись в такое знакомое и неизменное мерцание клубных огней. Сбежать туда, где все время меняются лица, но аромат вседозволенности остается таким же привлекательным и неизменно звучит не утихающий смех искушенного счастья.
Открытие какого-то клуба в Сочи, какое-то наполненное полутрезвым восторгом летнее зависание на море, привязанное к работе в этом самом клубе в помещении Фестивального, смытые волнами неприятные воспоминания о наркотиках, обещание себе: все, больше ничего и никогда! – и счастливая мама, встречающая с цветами в аэропорту свою трезвую, вернувшуюся домой, улыбающуюся, загорелую дочь.
Мой день рождения в «Птюче», с журналистами, телевидением, снимающим репортаж о красивых вечеринках модных клубных персонажей, огромный торт с 17-ю свечками. Подаренная кем-то коробка от туфель, неимоверно шикарных тогда Чезаре Пачотти, доверху наполненная каменистым прохладным и рассыпчатым порошком, который долго еще то продавался, то вынюхивался, сводя зубы и окуная с головой в праздничную атмосферу.
Сошедшая с ума на моих глазах подружка, весело пускающая мыльные пузыри из шампуня в ванной и горько рыдающая из-за отобранной сковородки, которую она искренне считала своим ребенком, нуждающимся в кормлении грудью. Она кидалась на санитаров «скорой», требуя обещания рассказать ее малышу сказку на ночь, пока она съездит в гости к доктору. Обшарпанные стены «Кащенко», разговор с врачом, легкая досада из-за более чем наполовину пустой коробки Чезаре Пачотти, появившийся страх сойти с ума, подогреваемый тревогой из-за того, что все чаще случаются провалы в памяти, когда не помнишь, где ты был и что делал предыдущим вечером. Ложь друзьям, что содержимое коробки закончилось, усиливающаяся паранойя, что все за мной следят, и даже стены, казалось, подслушивают и подсматривают за мной. Опять тот же врач в «Кащенко» с подкрепленной деньгами просьбой помочь уже мне, пока не стало совсем поздно.
Две недели, проведенные в тишине больничного сада, изредка нарушаемой воплями пациентов, действительно помогли мне, но страх сойти с ума остался на всю жизнь. Я слишком хорошо знаю, насколько зыбко человеческое сознание, когда вот вроде бы ты сидишь и абсолютно нормально разговариваешь с человеком, смеясь над какими-то последними клубными сплетнями, и вдруг, словно по щелчку, разум испаряется из глаз собеседника, который, уже полностью пребывая в своей собственной, известной только ему реальности, совершенно не отдает себе отчета в том, что произошло, не осознает, кто он, кто ты, и не придает, в общем-то, этому никакого значения.
И страшно очень, а вдруг и ты тоже когда-нибудь вот так – раз, и даже не узнаешь и не почувствуешь, что все, приехали.
Смешное оправдание вновь неизвестно откуда взявшемуся героину, который я нюхаю исключительно для того, чтобы было не больно эпилировать ноги, какое-то дикое, замешанное на бандитских разборках, расставание с бойфрендом, ставшее последним спусковым механизмом,