с позолоченными ободками, монеты, перламутровые пуговицы, книги в кожаных переплётах, сундучки и шкатулки… Была даже круглая двухэтажная гусятница: на верхнем этаже покоился гусь, а на нижний, через специальные изящные желобки, утекал излишний жир (вся конструкция, благодаря своей идеальной обтекаемости и блеску, напомнила Ивану летающую тарелку).
Из-под стекла витрины можно было самостоятельно вынимать стопки потрёпанных открыток.
Дулёвские фарфоровые досочки для сыра, люстры и подсвечники красовались на стеллажах за спинами продавщиц.
Но больше всего Ивана заинтриговали старинные кружева, безнадёжно пожелтевшие и как будто рассыпающиеся от сухости в руках, маленькие тёмные шляпки, тоненькие перчатки, театральные сумочки, щедро украшенные вышивкой бисером и стеклярусом, несколько светлых ажурных шалей, висящих на манекене в углу, и дюжина тщательно выглаженных носовых платков нежно-розового (бывшего когда-то нежно-розовым) цвета.
Материя, из которой были сотканы эти платки, не имела для Ивана названия. Она была настолько тонкой и невесомой, что, казалось, если подбросить такой платок, он не упадёт тут же, а будет долго кружиться в воздухе, как пёрышко, описывая круги.
А потом, подвластный порыву ветра, улетит прочь.
Иван стал рисовать в своём воображении дам прошлого века, которым когда-то всё это могло принадлежать…
У стены, за прилавком, он увидел зонтик от солнца с бамбуковой лакированной ручкой и кожаные ботиночки на стоптанных каблуках с частой шнуровкой.
Среди фотографий и открыток под стеклом лежали два рисунка, выполненные пером на простых линованных листах: наверное, какой-то студент на лекции, распотрошив свою тетрадь, небрежно изобразил двух своих подружек на прогулке – шляпки, зонтики, такие же высокие зашнурованные ботиночки, пышные юбки, отороченные кружевами, волосы обеих заплетены в тугие косы. Под рисунком стояла неразборчивая подпись и дата 1897 год…
Ивана осенила мысль: дома и дворы – это только часть тех коротеньких переулков, по которым он бродит уже месяц, а ведь были ещё и люди, которые почти два столетия жили в этих домах, смотрели из окон на эти дворы, стучали каблучками по этим ныне прогнившим лестницам сырых подъездов…
Живые люди!..
Дамы, барышни, гимназисты, кавалеры, пьяные извозчики, пузатые приказчики в лавках… Ведь были ещё и люди… И, наверное, не только дома создавали лицо тогдашней Москвы, но ещё и люди, их «заполнявшие». Дома без этих людей – просто бездушные стены, пусть даже и с очень красивыми фасадами.
Мысль эта посетила архитекторскую голову 4 июля 1997 года по московскому времени.
Глава 6. Бал, барин, дворник, кочерга
Утром следующего дня Иван достал у всемогущего начальства адреса всех домов данного квартала, приговорённых к капитальному ремонту уже эти летом, и заявил о своём намерении снять на месяц квартиру или