местом, живой беседой, этими людьми. Потом пели. В основном старички, конечно, они знали репертуар, который, надо сказать, был крайне многогранен: от русских народных до КиШа, и всё заходило. В тему разных нас, этой роскошной белой ночи, огромной Луны, зависшей над озером, огнём костра.
Аксинья качественно разбудила меня волшебными садху, мне хотелось любви. Любить до крышесноса и после него, что называется. Я постоянно останавливала взгляд на Алексе, он замечал это и смотрел, не отводя глаз. Здесь всё по-другому. Флирт? Нет. Я вдруг чётко поняла, что могу просто сказать ему, что думаю. Смысл держать это в себе и отыгрывать страдашки, когда вот есть он, есть я, и есть это волшебное пространство, которое реально сбрасывает с тебя всю наносную шелуху из миллиона «нельзя», дурацких ограничений и вечных сомнений в правильности принятого решения. Мне приходит понимание того, что всё очень просто на самом деле. Мне можно. Хочется сейчас подойти обнять? Ну сделай это. Хочется уйти ото всех и остаться наедине с Ладогой? Не надо делать вид, что заинтересована общей беседой, просто иди спокойно, никто никого не дёргает, потому что у каждого своё личное пространство, в котором время от времени идеально побыть одному.
Я встаю и подхожу к Алексу:
– Обними меня.
Он притягивает к себе, а по дороге я пропадаю в его невозможных глазах. И опять понимание: были уже эти объятия, нежные, сильные, сразу уносящие куда-то от всех людей и…ромашки вокруг белые, огромные цветы и яркое медовое солнце. Боги Светлые, где это всё? Что это? Мои глаза открыты, я всё вижу наяву: нашу поляну, белую ночь, лица, освещённые костром и в то же время я не здесь, не с ними, только с ним вдвоём, потому что это наше место. И чувство настолько сильное, что пару секунд я реально недоумеваю, какого единорога делают тут остальные… Потом так же резко прихожу в себя и сообщаю Алексу:
– Я сейчас потерялась куда-то.
– Это бывает, – улыбается он. – Место такое. Оно приняло тебя и показывает. Смотри. Воспоминания просыпаются, не бойся их, это нормально.
– Я была здесь с тобой. Только с тобой. Они все лишние на этой поляне. Это наше место, – я говорю это вслух и удивляюсь сама себе.
Он ведь может подумать, что я тронутая заявлять такое. Но нет, ничуть не бывало. Он внимателен, слушает и будто смотрит через меня, моими глазами. Я соображаю, что мы стоим так слегка неприлично долго, но я не могу себя заставить отойти от него. Девочка будто до источника дорвалась чистого, прозрачного, бездонного и пьёт, пьёт, пьёт и не надо ничего говорить, просто побыть так, вспомнить, что нам когда-то было настолько хорошо, что взяли и вернулись вместе в это воплощение и через десятки лет жизни в разных городах встретились. Иначе и быть не могло.
Ночью в палатке я пишу стихотворение. Оно рождается легко и смской улетает к нему.
Что для Души тысячелетья?
Она не чувствует века.
Несётся в этой круговерти,
Летит, пока
Вдруг не встречает Душу ту, что
Тогда