ворота и ограду дома Моррисов, так резко взглянул на Паркера, что тот вздрогнул.
‒ Лиам погиб из-за меня…
‒ Что? Что ты такое говоришь! Как можно!
‒ Если бы он не поехал ко мне в Лондон, ничего этого не было бы! ‒ лицо молодого человека болезненно исказилось, словно он собирался разрыдаться.
‒ Прекрати сейчас же!
‒ Ты же сам сказал!
‒ На банду Уистлера можно даже на этой улице нарваться! К тому же, ты уж извини, но Моррис был таким заядлым картежником, что убить и ограбить его могли его же дружки! Вовсе не обязательно для этого было бы застревать на пустынной дороге посреди позднего вечера! Послушай, когда полиция отыщет банду, возможно, они смогут вернуть тебе деньги…
‒ Боже, Паркер, ‒ Эдвард закрыл глаза и надавил себе пальцами на виски. ‒ Неужели ты думаешь, что меня беспокоят эти деньги?
‒ Я могу представить, что смерть Лиама занимает все твои мысли, но это тоже немало важно! Если тебе совсем не хочется этим заниматься, я буду держать это на контроле, чтобы мерзавцев нашли. Ты всегда можешь жить в моем доме, хоть всю жизнь! Но было бы неплохо вернуть то, что тебе принадлежит! И потом, я даже подумываю о том, чтобы выкупить твой дом у Уэйда. Я думаю, мне это по силам. Но идея продавать семейный особняк действительно была очень глупая, даже если не учитывать трагическую кончину Морриса!
‒ Паркер!
‒ Даже не спорь со мной! Я взвешу все за и против, и постараюсь заняться этим в ближайшее время. Кстати, ты так и не ответил, как ты открыл ворота? Все вещи, найденные у Лиама, в том числе и ключи, хранятся у констебля. Я прошу, только не говори, что ты их украл!
‒ Нет же! ‒ запротестовал молодой человек. ‒ Лиам сам однажды дал мне дубликат. Я клянусь! Мне просто нужно побыть наедине с самим собой. Это поможет мне прийти в себя.
‒ Не думал, что гальвинизм ‒ это про философию, ‒ недоверчиво произнес мужчина.
‒ Во многом.
‒ Постарайся не совершать никаких глупостей, ‒ почти умоляющим голосом произнес Паркер.
‒ Когда такое было? ‒ устало улыбнулся Эдвард…
Глава 5. Поэзия сломанных костей
1822 год, Кентербери, Кент.
Перед погруженным в темноту, аккуратным двухэтажным, увитым плющом особняком с маленькими балконами, уставленными кашпо с цветами, стоял, задрав голову, Эдвард Сиэл. Была поздняя ночь, и в округе стояла тишина, прерываемая лишь стрекотом сверчков. Он некоторое время пристально высматривал что-то в одном из окон второго этажа, время от времени недовольно сжимая губы, и затем, когда ничего так и не произошло, подошел к дому еще ближе.
‒ Бекки! Бекки! ‒ тихо позвал он, но по тону его голоса чувствовалось, что его терпение на исходе. ‒ Бекки!
Но на его зов не зажглось ни одного окна, ни одна из занавесок не шелохнулась.
‒ Бекки! Ну, где ты!
Эдвард, будучи, как и Лиам, студентом Оксфорда, уже давно завоевал уважение всех своих преподавателей. Его даже порекомендовали в Лондонское научное сообщество, на которое статьи Сиэла, посвященные