Ваше Сиятельство… Пятьдесят, не считая десятников и офицеров!
Не густо.
Кажется, с ним что-то произошло. Тогда. Месяц назад…
Он умер.
Сегодняшний Енька – не тот Енька.
Будто что-то сломалось внутри, когда переделывали плоть…
Обедал снова один. Уалл опасался оставлять надолго, и притащил себе из трапезной краюху хлеба и тушеное мясо, но наотрез отказался усаживаться за блестящий, инкрустированный серебром стол. Примостился в начальной зале у маленького столика.
– Как думаешь, сколько здесь помещений? – крикнул Енька, постукивая вилкой.
– Где, в барском? – долетело из-за двери.
– В замке!
– Четыреста четырнадцать, не считая подвалов.
Ого. Уже навел справки.
– А площадь?
– Тридцать пять акров, до рва.
С ума сойти. Живут же люди.
В душе гнездилась тень. Тяжелая. Чем-то пахло это все… нехорошим.
После обеда заглянул сам главный всея-всего, господин управляющий. Похоже, был в благодушном настроении, и даже улыбался:
– Погуляли? Как родовое гнездо?
– Холодно, – пожаловался, постаравшись не заметить сарказма. – Особенно ночью.
– С дровами беда… – расстроенно согласился благородный дорн. – Но я распоряжусь, чтобы у вас протопили.
Первый сучок. Енька нахмурился.
Какая к черту беда? Дров в землях завались.
– Печи выложены гранитом, – приоткрыл не совсем девичьи мозги, – для угля, так понимаю. Почему не пользуют углем?
Благодушие начало покидать господина:
– Не слишком ли… – но сразу взял себя в руки и ровно пояснил. – Уголь – это роскошь, милая. По нынешним временам.
Чего-то подобного ожидал, разглядывая паутину и давно не чищенные коридоры.
'Милая' кольнуло.
– Господин Хватц, – набрал побольше воздуха, как перед прыжком в воду, – мне что-то надо знать?
Благородный дорн отечески улыбнулся:
– Не бери в свою прекрасную головку, – чуть ли не потрепал по макушке, – наслаждайся и оставь проблемы мужчинам.
– Тем не менее? – настоял, пытаясь не замечать манеру тона. – У Дома долги? За что?
Это трогало? Серьезно?
Еще вчера не пришло бы в голову.
– Управление землями – сложное занятие, – сокрушенно вздохнул господин управляющий, неся на своих хрупких плечах тяжелое бремя вселенского груза. – Бора, северный ветер с гор, не позволяет дозреть урожаю. Ранние дожди выводят Лесенку из берегов, из Густогая еще десять лет назад всех выгнали уммы, а в Эхее, оказывается, завелись скальники. Тяжелые времена понуждают сжать волю в кулак и закатать рукава, – покачал головой, как отец народа, озабоченный процветанием своей страны.
– Сколько в княжестве деревень? – спросил озадаченный Енька.
– Более двухсот, и три города, – наставительно потряс седой бородкой дорн.
– И что, везде так плохо? –