вперед-назад.
– Ну, я сполна натерпелась в этом офигенном доме. Это была моя шоколадка, – тянет она уже жалобно. – Моя шоколадка. – Ругательство звучит у нее почти лаской, соблазном, и я скорблю вместе с Бев об утраченной шоколадке, не зная, что и сказать, вид у нее на самом деле потерянный. Ощущение такое, будто я свидетельница тяжкой утраты.
Ангел встает и подходит к мини-проигрывателю, включает музыку – громко. Не знаю, чья она, но название повторяется раз за разом: «Где была твоя голова?» – что, на мой вкус, смахивает на дразнилку, но Бев, похоже, не против, ее гнев уже погас. Скачущим шариком вкатывается особа, о которой могу лишь предположить, что она подружка Брэда. У нее, маленькой куколки в розовато-лиловом узорчатом мини-платье, идеальное тело и заурядное лицо, как будто их неправильно соединили на кукольной фабрике. Она встает Брэду под бочок и подозрительно смотрит на меня.
– Это Кэт, Эрика, она поселилась в комнату Фиделя, – объясняет Ангел с присущими ей легкостью и дружелюбием, но Эрика лишь зыркает на меня с неприкрытой враждой.
– А кто ей эту комнату дал? Мы даже сдачу ее еще не объявляли. – Голос у нее гадкий, и грубая гнусавость антиподов[6] болезненно отдается на моих струной натянутых нервах.
– Ага, только Кэт была в крайнем положении, ведь так, детка, и это избавило нас от хлопот, – непререкаемо говорит Ангел. Я обожаю Ангел. Она добра и невыразимо хороша, к тому же способна все уладить. Для меня загадка, зачем ей понадобилось жить тут. («Ей бы суперзвездой быть», – думаю, но это уже перед ее четвертой рюмкой водки и после невероятных россказней о ее детстве и воспитании, которым занималась ее нерадивая мать и целая череда «дядей».)
– Ну а Шанель знает? – тянет Эрика, а я в толк не возьму, о чем она говорит, пока не вспоминаю недружелюбную деваху, которая встретила меня в дверях три рюмки водки тому назад. Тут только соображаю, что с тех пор ее не видела.
– Ага, детка, она знает. Все улажено.
У Эрики глубоко оскорбленный вид, и она тащит Брэда из кухни, как будто поход того в лавку сладостей окончен и малышу время идти домой и ложиться баиньки. Ангел фыркает. Я хихикаю. Не знаю, что в основе: водка ли, начало новой жизни или эти чудаковатые персонажи, – только я едва ли не начинаю самой себе нравиться, в первый раз за много месяцев. Это безумие. Меня жжет стыд, и я напоминаю себе: не оглядываться назад, я делаю то, что для всех нас самое лучшее, – в конечном счете. И теперь выбора у меня нет.
Возвращается смуглый малый, уже ранее виденный, на этот раз он у плиты, готовит свои овощи и довольно успешно делает вонь на кухне, оставшуюся от его бобов, еще хуже. С улицы появляется второй малый с мотоциклетным шлемом под мышкой (от его желтого обтягивающего тело комбинезона пышет жаром и потом) и целует смуглого малого номер один. Они переговариваются друг с другом (по-моему, по-португальски) и не обращают на меня никакого внимания. Ангел улыбается и наливает нам еще по одной.
Такое чувство,