эту сцену почти спокойно, разве что быстро отвожу взгляд. Два потеющих молодых человека в костюмных брюках и распахнутых рубашках едят бутерброды, лежащие на вощеной бумаге, запивая их «кокой» из жестянок. Укладываюсь, положив голову на сумку, и чувствую, что намоталась так, что мне уж вовек не подняться, меня словно притягивает сквозь траву к ядру планеты, к земле забвения, в бесконечный сон…
Просыпаюсь как от толчка, понятия не имею, сколько уже времени, а оттого снова всполошилась. Какого дьявола разлеглась тут спать, да еще со всеми деньгами, что у меня при себе, ну не дурочка ли? Решаю непременно постараться открыть наконец счет в банке: не могу же я расхаживать по улицам с такими деньгами в сумке, особенно в таких местах, – а потому направляюсь обратно примерно тем же путем, каким добралась, по тем же похожим друг на друга унылым улочкам, мимо еще большего числа машин, не обремененных уплатой налогов, и истертых входных дверей, на этот раз волнуясь от мысли, что сейчас возьмут и ограбят. Не могу нигде найти ни одного банка, а спросить становится боязно, едва взгляну на чье-то лицо, уже паранойя охватывает, а потому ускоряю шаг, торопливо иду и иду, пока наконец не отыскиваю банк на Холлоуэй-Роуд. По-моему, мне можно открыть заранее обеспеченный счет: он вполне подойдет на первое время, и это легко сделать, поскольку я на самом деле Кэтрин Эмили Браун, как записано в моем паспорте. Хоть и странно, но я признательна своей матери, которая настояла, чтобы мое имя именно так было записано в моем свидетельстве о рождении, хотя, разумеется, меня всегда звали Эмили, – как будто ей мало было беспокойств, когда она вдруг родила близняшек. По меньшей мере, это упростит формальности.
Отделение банка маленькое и мрачное, сижу, кажется, вечность, разглядывая людей, пока откуда-то не появляется суетливая женщина в черном костюме из полиэстера и не ведет меня в тоскливую комнатушку с полупустой бумагорезкой, служащей границей, отделяющей меня от нее, сидящей за рабочим столом. Она вполне радушна, но, чувствуется, у нее вызывает подозрение то, что я ничем не могу подтвердить проживание по адресу, зато ношу в сумочке почти две тысячи фунтов пятидесятифунтовыми купюрами. Хоть она и не спрашивает, я все же рассказываю глупую историю про недавнее возвращение из-за границы, она мне, по-моему, не верит, но счет все же открывает, должно быть, всякого навидалась в своем отделении.
Теперь мне гораздо спокойнее, и я продолжаю свои бесцельные хождения за покупками, переходя из лавки в лавку, едва замечая, чем в них торгуют, не обращая внимания на других покупателей. Зато на одной из улочек с благотворительными лавками нахожу покрытый пылью старый плакат с фото тех ребят из Нью-Йорка, что сидят высоко-высоко в небе на стреле подъемного крана и ногами болтают – беспечно, сродни богам. Не уверена, что картина мне очень нравится (она вызывает легкое головокружение), но стоит она всего семь фунтов, а у меня в мыслях голая бугристая стена во всю длину моей кровати, да и размер вполне подходящий, так что я ее покупаю. Через два дома на улочке захожу в супермаркет,