себе не раскрывая рта, слегка заикаясь…где-то там внутри – поперхнулся, как от морской большой волны девятого вала…Айвазовскооогоо.
Он закрыл глаза. Солнышко сквозь деревья сияло, и при всём желании полюбоваться таким чудом, не мог. Солнечные зайчики южного неба его просто ослепили.
– Жааль…
Недолго он летал по небу, хотя она, чудная краса напевала свою песенку и потихоньку расстёгивала всё что можно и нельзя было в его понятиях…расстёгивать и показывать.
Продиктовала какую то мантру, слово такое непонятное, матку -мантру, подумал он, надо же. Может свиноматку… Такое он знал, это, которая хрюша, приносит по двенадцать поросят. Зачем ему это? Нет! Никаких поросят, ой, нет, может детей? Так про детей она, вроде бы ничего не говорила. Чего это ей приспичило, такие учения, да ещё и дети? Да и японские, узкоглазые, подслеповатые. Нет. Это в его планы не входило!
Потом в голову ворвался туман, всё смешалось, потемнело в закрытых уже глазах, – наступила страшная чернота, чернее чёрной роковой ночи в Помпее…
А может с Эльбруса скатился камешек в сопровождении магмы?…И долетел к нам?
А что?
Что тут, всего ничего, недалеко. Может быть…
…И, и пошли кинокадры как в том сказочном фильме…Может это уже дорога в рай, от удара, Душа с телом прощается? И правда, Душа просветлела и пошла музыка, но это была не её Белла…Дооннааа.
***
… У него была уже давно подруга детства. Он её величал Королевой. Тогда они верили сказкам, и видел её такую же сказочную. А потом уехал учиться, она осталась там в деревне. На прощанье он поцеловал её. Первый раз в губы. На прощанье. Это было первый раз, за всю их дружбу. И какое это было чудо. Какая она певунья и как танцевала, они даже с ней танцевали, танго, там, дома. Верили, что будут вместе, сколько бы не прошло времени.
… Скрипучий, громовой голос, прервал его кадры цветного кино, когда было всё в первый раз. Пело и светилось эхо сказочного детства.
Она…
А, она, эта, злая волшебница, объявила, что есть четыре божественных вида поцелуев и сейчас мы посмотрим какой ты. Ты мужик, или? Она выплюнула, какое то матюкальное слово – менжнун. Так её папа называл жеребцов, наверное по- военному, но лошадей, которые помогали увеличивать поголовье наших тружеников лошадок. Нет, братцы, я не жеребец и тем более не это её злое прозвище, кличка.
… Она, коснулась-прилипла, всем своим обнаженным сверкающим телом, грудью и губами. И, теперь они как одно. Непонятное что.
Шаровая молния ворвалась, влетела в закрытую форточку, звон битых стёклышек и… и…запылал мой дом огнём… чёрным пламенем сокрушая всё на своём пути.
Вдруг он почувствовал такое, такое…
Но, слава Богу. Это. Это было не то, чего, наверное, хотелось ей…
Потемнело уже в закрытых его глазах синее небо. Затрещало в ушах, как будто мир взорвался. Завоняло горелым. Дрожала и земля, на которой она кувыркала его как шашлык, на трёх ржавых железных шампурах. А в голове пошли слова… слова как гром…как приказ… как на Суде…
«Скажи,