Александр Александрович Лукин

Обманчивая тишина


Скачать книгу

в себя и понял всю чудовищность…»

      Черт побери, что это за упрямый бугорок! Почему не удается его сравнять?

      Я перевернул лист и обнаружил, что меж страниц застряла сухая хлебная крошка. Отыскав причину, я испытал облегчение. Забавно! Какая, однако, мелочь может повлиять на наши нервы…

      Щелчком я сбросил крошку. В гладкой поверхности бумаги осталась четкая вмятина.

      Я перевернул страницу.

      «…Он бросился к двери, сбежал с лестницы, выскочил на улицу – скорей, скорей, будто за ним гналась целая свора собак».

      Глава кончилась. Я приостановился и перевел дыхание, словно это я только что очертя голову выскочил из земмерингской гостиницы.

      На этом листе тоже отпечаталась вмятинка от хлебной крошки, но только помельче, чем на предыдущем. На следующем вмятина была совсем уже почти незаметной.

      И тут какая-то, еще расплывчатая ассоциация мелькнула в мозгу. Но не исчезла, а вернулась, задержалась и обрела некую четкость очертаний, словно киномеханик поворотом винта сфокусировал на экране кадр.

      Догадка стегнула молнией.

      Стояла глубокая ночь. Мне предстояло изнывать в бессоннице еще несколько часов.

      18. «Cherchez La Femme!»[2]

      Ровно в девять утра я был в секретной части завода.

      – Майя, – стараясь не обнаруживать волнения, сказал я, – вы забыли про свое открытие? Насчет женской и мужской руки?

      Майя была занята. Она выдавала чертежи. Очередная копировщица расписалась в книге, и Майя прикрыла оконце.

      – Нет, не забыла. А что?

      – Чьи это чертежи тогда были? Вы не помните?

      – Конечно, помню. Прохорова, Левандовской и Лазенко.

      – А очень сложно поглядеть на эти чертежи?

      – Почему сложно? У нас все хранится в полном порядке. Когда это было?

      – Дня четыре назад. – Я прикинул в уме. – Да, совершенно верно, пятнадцатого июля.

      – Минутку, Алексей Алексеич. – Она подошла к стеллажу, секунду подумала. – Значит, пятнадцатого… – Потом гибко повернулась, придвинула лесенку-трибунку с торчащей вверх палкой, за которую полагалось держаться, легко взлетела наверх и через минуту спрыгнула с чертежами.

      Итак, вот они, три чертежа, к каждому приколота копия. На каждой – фамилия исполнителя-копировщика. Это работа Прохорова, это – Левандовской, это – Лазенко.

      – Майя, можно вас на минутку? Смотрите-ка. Вот две копии. Четкая и нечеткая. Верно? Ну, четкая – Прохорова. А эта, послабее…

      Опершись коленом о стул, Майя сбоку заглянула в лист.

      – Риты Лазенко.

      – Правильно, Риты Лазенко.

      – Видите, женская рука нажимает слабее.

      – Слабее? Так. А теперь сравним с работой Прохорова работу Левандовской. Смотрите. Все линии такие же четкие и ясные, как у Прохорова. Вы согласны? А ведь это тоже женская рука!

      Майя посмотрела на чертеж, потом растерянно на меня.

      – Как же так?.. Почему же это?

      – Вот