слушал старикову болтовню рассеянно, но терпеливо, а Болеслав болтал да поглядывал на господина. Знать, не по базару погулять вышел Казимеж, по делу забрел в линялый шатер. Вот и заливался соловьем Болюсь, набивал себе цену.
– Раз уж ты такой глазастый, глянь и для меня, – вполголоса проговорил Казимеж.
Видно, трудно далась князю просьба. Не позволяла гордость и осторожность господам словничьим ясновидением пользоваться. Будущее – ткань непрочная, ткни – и уж прореха на прорехе, увиделось одно, а случилось другое. Да и приврет вольный словник, недорого возьмет. А как не приврать, если будущее увидишь такое, что расстегивай ворот под острый топор. Это тебе, князь, не «к сердцу прижмет»… Может, и сказал бы Болюсь о том, что видел в княжне Эльжбете, но побоялся. Переменится грядущее, треснет, как копейное древко, да тебе же, старая плутня, щепкой в глаз угодит.
– Далеко ли смотреть? – шепнул Болюсь.
– Недалече, – ответил Казимеж. – Знаешь, о чем спросить желаю. Свадьба сегодня…
Казимеж замолчал, нахмурил брови, тряхнул под полой монетами.
– Позволите ли в глазки заглянуть? – заворковал старый Болюсь. Глянул в черный расширенный зрачок князя в князеву судьбу, и всего-то краешком, мельком, только вдруг поплыло все перед глазами, подкосились ноги – и ухнул старик в княжье грядущее вверх тормашками, вперед плешивой головой. Не в наступающий день, глубже и дальше. Помутилось в голове, пошло рябью…
– Жив ли, праведник? – раздался над головой обеспокоенный голос князя. И Болюсь понял, что уже не стоит – сидит, растопырившись, как пес, на земле, в самой дорожной пыли. И в руках дрожь, и в поджилках.
– Эк тебя прихватило, – пробормотал Казимеж сочувственно. – За такую работу тебе бы, старик, втрое брать. Видел ли что? Как свадьба пройдет, гладко? Или опасаться чего стоит?
Болюсь выдавил из себя улыбку. Поднялся, отряхнул пыль с широких штанов.
– Все гладко пройдет, – безмятежно щуря ласковые глаза, ответил он. – Княжна жениха не хочет, но противиться свадьбе не станет. Не опозорит батюшку перед народом. Умно ты поступил, княже, когда нашей лебедушке Черного Влада сосватал. Теперь ясно вижу – умно. Потому за свадьбу не беспокойся. Тот, кто мог помешать, далече – не объявится. Но после свадьбы посылай дочку с мужем восвояси. Загостится, беды не оберешься…
– Беды… – задумчиво повторил Казимеж, глядя вдаль, за спину словнику. – Элькина беда на двух ногах ходит, на лошадке едет. Один раз отведешь, в другой не уймется…
Нехорошее было у князя лицо, во взгляде промелькнула мука – словно беспокоил бяломястовского господина больной зуб, и верное бы дело – пойти к кузнецу, вырвать с корнем. Но жалко, привык. И рвать так больно, что засомневаешься: может, перетерпеть, быть поосторожней да поумнее, заменить щипцы кузнеца на травки лекаря, заговорить больной зуб. Или, как всегда делал решительный и мудрый Казимеж, – легче вырвать зуб да новый вырастить, чем городить одно заклятье на другое, ведь, сколько