лоскутки, и она могла часами рассматривать их, пока не уснет.
– А-гву-у-у, – радуется Ксю, обдавая мою любимую толстовку Ниагарским водопадом слюней. Мама говорит, они перестанут литься таким неистовым потоком, как только у Ксю прорежутся оставшиеся зубы. Но я, если честно, даже не представляю ее с сухим подбородком.
– Вот вы где, – мама с улыбкой выглядывает из кухни. На ней лосины и длинная футболка, кудрявые волосы скручены в пучок. Несколько прядей выбилось, и теперь ее голова окружена пушистыми пружинками. Это смешно, потому что выглядит она так, будто наш тостер только что ударил ее током. – Макароны или картошка?
– Кошелек или жизнь?
– Кошелек, – отвечает мама немедленно. В ее глазах прыгают смешинки.
– Макароны, – подхватываю я.
Мама кивает, все еще продолжая улыбаться, и скрывается на кухне. У нас она совмещена с гостиной, и это даже удобно, но только до тех пор, пока я не пытаюсь готовить. Кажется, у меня к этому нет никакого таланта. Яичница за считаные секунды превращается в обугленный картон, а про скользкий комок спагетти я вообще молчу. Буэ.
Ксю наконец сползает с моих рук, и я отправляюсь в свою комнату, лавируя между манежем, горами наглаженного белья и разбросанными по полу игрушками.
– Как дела в школе? – спрашивает мама, перекрикивая громыхание посуды.
– Нормально, – отвечаю я, падая на кровать. Это несложно, учитывая, что от двери до нее всего один шаг. Хоть какая-то польза от моего лилипутского роста… Полтора метра с кепкой – идеальный рост, чтобы чувствовать себя в крошечной комнатке полноправной хозяйкой, а не узницей подземелья! Помимо кровати сюда влез только письменный стол, принтер и что-то типа сундука, где я храню личные вещи. Еще полки с книгами, половинка окна и, конечно, мудборд над кроватью. Как хорошо, что мечтам много места не нужно! Здесь по большей части картинки с Пинтереста и фотки, которые я сделала на смартфон. Пара открыток. Несколько распечатанных на принтере цитат. И конечно, рисунки.
Я нашариваю на полу рюкзак и на ощупь нахожу в его недрах ручку и блокнот. Пальцы сами начинают двигаться, и я нехотя им подчиняюсь. Вот прямая линия челюсти, раковина уха… Я ведь не должна его рисовать, и все же… Хм, волосы у него зачесаны направо или налево? Кажется, направо. Я рисую родинки – одну под глазом, а другую чуть выше, возле скулы, – губы и глубокую ямочку под носом. Получается так правдоподобно, что я краснею. У него красивые губы. А глаза глубоко посаженные, внимательные, с искрами смеха и бликами солнца.
Интересно, каково это быть таким свободным и нормальным?
Мама распахивает дверь, и я торопливо прячу блокнот, заваливая его всяким хламом: учебниками, тетрадями, мятыми бумажками.
– Обед готов.
– Я же сто раз просила стучаться!
Пренебрежительно махнув рукой, мама закрывает дверь, а я вырываю листок из блокнота. Если кто-то его найдет, будет конец света. Но и выбросить жалко… Осмотревшись, я прячу рисунок под картинку с китом, пришпиленную