особый смысл. Ну или я, одержимая Смирновым, потихоньку сходила с ума и в бессилии перед его головоломкой начинала угадывать особые смыслы во всём подряд.
Книги я прочитала и чуть голову не сломала, гадая, почему Смирнов выбрал именно их. Обычные приключенческие и детективные истории с кучей вымышленных мест вроде гриновского Зурбагана. Или Смирнов хотел голосом того же Хилтона намекнуть на содержимое своего сундука: «Золото, приятель. Золото, и точка. Тонны, буквально тонны золота»? Было бы неплохо.
Вот и всё. Три подсказки. Негусто.
Группки студентов пропали. Бары закрылись. Город окончательно вымер, и я вернулась в кровать.
Утром встала неожиданно бодрая, готовая хоть пешком идти до Маджарова. Ну хорошо, не настолько бодрая, но от вчерашней хандры я избавилась. Растормошила Настю и помчалась будить Глеба с Гаммером. Обнаружила, что они давно проснулись и раздобыли нам простенький завтрак. Не сказать, что я наелась кренвиршкой, то есть сосиской в тесте, однако на голод не жаловалась и к вокзалу шла довольная жизнью.
На автовокзале собралось с дюжину микроавтобусов, и мы выяснили, что автобус в Маджарово действительно отправится с шестой платформы, однако не раньше половины третьего. Заранее билеты никто не продавал, нужно было занять место в живой очереди. Киснуть больше пяти часов на скамейке мы не захотели и потащились обратно в гостиницу, сложили там вещи в подсобку и зашли в единственное открытое поутру бистро.
Загрузились ещё по одной кренвиршке, выпили кофейку и отправились бродить по улицам Хаскова в поисках чего-нибудь любопытного, как и положено обычным туристам. Никто бы не заподозрил, что мы охотники за сокровищами. Я даже сфотографировала Гаммера на фоне крылатого памятника. Памятник, кстати, жутковатый. Нет, крылья росли как положено – из лопаток, а не из-под мышек, – но сверху на них давили когтистые лапы кого-то невидимого, кто пытался эти крылья оторвать. Гаммер такое любил. Правда, расстроился, разобрав, что памятник посвящён не мутантам грядущего апокалипсиса, а тем, чья слава не даёт покоя завистникам.
Я увидела, что Хасково не такой уж скверный городок, хотя ему, конечно, далеко до Созополя или Бургаса. Его бедность читалась по тому, как выглядели местные старики. Они одевались в застиранные брючки и курточки советского покроя, шли с потрёпанными дипломатами, авоськами или выцветшими пакетами. Ноги у старушек были отёкшие, тяжёлые, что не мешало им раскладывать скатерти со всякой мелочью на продажу: от резиновых шлёпок до пучков лука и засыпанного в пластиковую бутылку гороха.
Российские машины – старенькие «Нивы» и «Жигули» – в Хаскове встречались чуть ли не чаще, чем в Калининграде. Нам всюду попадались вывески ломбардов, одинокие лотки с варёной кукурузой, которую тут продавали не початками, а зёрнами в одноразовых стаканчиках с ложкой. И везде виднелись стенды с уличными