К чему эта болтовня, когда ты стоишь в двухстах метрах от Нотр-Дама и на тебя дует июньский летний ветерок с Сены, а рядом высокий брюнет с кудрявыми волосами, на шее которого так небрежно завязан кашемировый шарфик Kenzo…
Прошло два года после того вечера, когда я и вовсе решила переехать в Париж! Я решила бросить хорошую работу в столице, высокую зарплату … бросить все. Какой смысл сидеть в Москве, если я точно знаю, что в Париже я буду счастливее. Кстати, и Жереми тут вообще ни при чем: из категории «возлюбленный» он быстро перекочевал в «бывшие возлюбленные», оставив в памяти тот волшебный поцелуй.
– Милочка, pardon, вы собираетесь выходить или останетесь в самолете?
О, Боже я и забыла, что до сих пор не растегнула ремень безопасности. «Конечно, мадам!» К слову, эта мадам весь полет читала свеженький номер французского Vogue с Кирой Найтли на обложке. Она и сама была словно со страницы глянцевого журнала: в изящных черных балетках от «Марка Джейкобса» (кстати, в Париже все женщины ходят исключительно в балетках, а модницы говорят, мол, каблуки – это только для красной дорожки), белоснежном пальто «Макс Мара», но главное – аромат… Я не знаю, как его передать, кажется, это был «Шанель-Шанс» – такой благоухающий и нежный. Нежный не по возрасту этой мадам, потому как ей было глубоко за 50, но зато мужчины на нее смотрели, словно на молодую кокетку.
Я хватаю свой небольшой чемодан с тем немногим, что я привезла из России. А привезла я немного, потому что «то многое» я мечтаю купить здесь. Здесь, в магазинах на Елисейских полях, в квартале Маре, в галерее «Лафайет» и «Бамарше». Ведь я еду на целый год, а значит, успею на зимние и летние скидки! Мамочки! При мысли, что меня ждет, у меня подкашиваются коленки.
А вот и моя верная французская подруга, которая встречает меня в аэропорту, – Франсин. Мы познакомились с ней банально – в фейсбуке, и наша дружба длится уже 5 лет.
– Salut! Ca va? (са ва – по-французски «как дела», тут все друг друга спрашивают, мол, как дела, а еще целуются два раза, и даже мужчины, и никто не думает, что они геи, хотя последних тут очень много).
Я отвечаю Франсин самой милой из своих улыбок, целую ее, обнимаю, одним словом, я очень рада ее видеть. Франсин 25 лет, и она работает агентом по недвижимости, продает квартиры европейцам и русским клиентам, чуть-чуть говорит по-русски. Но мы с ней болтаем на французском. Она по старой привычке исправляет мои ошибки и смеется. В Франсин все прекрасно, но… по моему мнению, она совершенно не умеет одеваться. Вот и сейчас на ней какая-то странная кофточка, курточка, джинсики, сумочка.
– Перестань, хватит, – это она мне говорит, увидев мое лицо, – ты не понимаешь, вся молодежь в Париже одевается так: просто и со вкусом. Ну, представь, идешь ты в метро, увидела красивого парня, ты же не догонишь его, если будешь ходить на десятисантиметровой шпильке, а я догоню.
А вот я бы поспорила… Но это бессмысленное занятие, потому что спорить с французами себе дороже. Еще со времен Наполеона они все с молоком матери впитывали одну простую истину: нет совершеннее народа. У французов самый красивый язык, самое утонченное чувство стиля, самая модная одежда и парфюм, они живут в самом красивом городе мира и у них самый вкусный багет. И я с ними не спорю. А потому успокаиваю свою подругу, сказав, что взяла с собой только балетки и кеды, в которых, собственно говоря, и приехала. А она не унимается:
– Помнишь, в твой самый первый приезд ты вырядилась в «Мулен руж»?
Еще бы мне этого не помнить! Я тогда приоделась на славу: красивое платье-бюстье черного цвета и туфли на каблуке. Все! Ничего лишнего. В Москве я бы была королевой, но не в Париже, и уж тем более не в «Мулен Руж», где меня жадными глазами пожирали все иностранцы, а кто-то пытался и деньги дать за ночь. С тех пор я хожу здесь только в джинсах.
Я и не заметила, как мы подъехали к дому Франсин. Она живет в очень хорошем районе, недалеко от башни Монпарнас, в ста метрах от Люксембургского сада. Здесь она снимает небольшую студию за 800 евро в месяц. У нас уже готов план на жизнь: два раза в неделю по утрам мы бегаем в Люксембургском саду, по воскресеньям ходим на рынок на бульвар Распай и каждое утро пьем кофе в булочной на углу. Это наша традиция: чашечка эспрессо и круассан с абрикосом…
C’est Noël…
Три недели до Рождества в Париже, на Елисейских полях деревья уже украшены разноцветными гирляндами, галерея «Лафайетт» сверкает по вечерам сотнями огней, а напротив мэрии, недалеко от улицы Риволи залили каток – красота!
– Нет, – говорю я Франсин, когда мы, надев коньки, ступаем пусть и на искусственный, но все же снег. – Нет, это не совсем то, что я хочу…
– Ну и ну, – удивляется подруга. – Хотела в Париж? Пожалуйста! Хотела пить «Бордо» на ужин и есть «Камамбер»? Пожалуйста! Чего ж тебе еще не хватает?
– Я хочу влюбить…
И тут меня на огромной скорости сшибает с ног огромный длинноволосый великан.
– Mademoiselle, pardon, je suis désolée (в пер.с фр «Мадемуазель, извините, я очень сожалею»).
Ох,