не нужны были доказательства твоего существования: ты была во всём, что окружало.
О том, что ты разная, я узнала позже.
Мне было девять. Отец давал наставления маме. Объяснял, какая жизнь ожидает нас без него, предостерегал от ошибок, переоформил на маму дом со словами: «Я не хочу, чтобы ты потом занималась бумажной волокитой».
Ему было всего сорок четыре года, ничто не предвещало его ухода. Но он знал, что уйдёт, и хотел о нас позаботиться.
Тогда я поняла, что ты, Любовь, бываешь странно пророческой.
Когда мне было одиннадцать, я жила с бабушкой. Как-то я потянулась за котлеткой, сиротливо лежащей на блюдце в холодильнике. Бабушка не дала её слопать, потому что Света, моя двоюродная сестра, очень любила котлеты, а бабушка очень любила Свету. Света была старше меня и с раннего детства жила с бабушкой.
В тот день я поняла, что ты, Любовь, бываешь неделима, как та котлета.
Когда мне было тринадцать лет, мама продала дом в городе, в котором родилась и выросла. Бросила всё, что нажила, и переехала в другую страну. Поближе к нам, к своим детям. Она хотела, чтобы у нас был дом и мама рядом.
Тогда я поняла, что ты, Любовь, бываешь жертвенной.
Когда в семье случились большие неприятности, многие отвернулись от нас. Но никто не держал зла на тех, кто решил пройти мимо.
И я убедилась, что ты, Любовь, бываешь великодушной и всепрощающей.
В восемнадцать лет я встретила Его. Кажется, Он всё для себя решил. Ты ему помогла. А я ничего не решила. Мне нужно было время, чтобы убедиться, что ты не промахнулась.
Оказалось, что ты, Любовь, бываешь сомневающейся.
Мы вместе уже семнадцать лет. Он редко говорит о тебе. Но мне не нужны слова.
Достаточно того, как он незаметно подходит и неожиданно обнимает меня. Или крепко сжимает мою руку в машине. Как заваривает мой любимый чай и покупает пироженки к кофе. Несмотря на усталость, после работы отгоняет мою машину на мойку. Подслушивает желания и, подобно волшебнику, исполняет их. Читает мальчишкам на ночь. Приглашает меня на свидания.
Разве всё это не говорит о том, что ты, Любовь, настоящая?
И, как дорогой коньяк, со временем становишься лучше.
В двадцать восемь лет, когда я носила под сердцем младшего сына, старший сказал: «Ладно, мама, пусть братик будет. Но пусть он не называет тебя мамой».
Он показал мне, Любовь, что иногда люди хотят заполучить на тебя эксклюзивные права.
Рождение детей изменило меня. Я почувствовала себя целой Вселенной. Когда они были младенцами, не могла насмотреться на них, надышаться ими. Взгляд детей проникал в самую душу, в нём целый океан нежности, какой-то неземной.
Неужели можно так, растворяясь, любить кого-то?
Сыновьям не пришлось доказывать, что ты, Любовь, бываешь безусловной и умеешь преумножаться.
Совсем не обязательно говорить о тебе. Кажется, ты даже не любишь этого. О тебе можно писать письма, петь песни. Ты, как в тайных крестражах, хранишься в улыбках, взглядах,