две банки чего-то пока не известного, табак в варианте махорки, насколько я чувствую, сало, патроны и фляга. Да еще снятая с фрица еще одна… В общем, живем. О, даже спички есть, надеюсь, не «гомельдрев» из известного анекдота. Даже котелок есть. Внутри сидора? Смешно, да. Как будто кто-то собрал нам этот сидор для того, чтобы нам комфортнее было. Кстати, из запасных портянок можно чуни сделать. Будет неидеально, но всяко лучше, чем голыми ногами.
Вот пока моется мое солнышко, я займусь обедом и чунями. Привал тут у нас на некоторое время, часа на два, наверное, может, и три. За это время отдохнем, поедим, любимая моя помоется, а меня пока по запаху не найти, потому потерплю я.
Значит, развожу бездымный костерок, на который вешаю котелок, а в него… Вскрываю банку финкой, тоже мне бином Ньютона, внутри обнаруживаю тушенку, что с моей точки зрения вполне логично. Ну, хлеб у нас есть, соль тоже, потому как солдат без соли не встречается. Ложка, правда, только одна, ну это не беда – по очереди поедим. И сделаю я сейчас бульончик на тушенке. Так себе еда, но горячая, что очень в наших условиях важно, ибо гастроэнтеролога у нас нет, да и вообще не нужно до крайностей доводить наши растущие организмы.
Вот помылась моя хорошая, дрожит вся, поэтому беру кусок ткани и растираю ее, чтобы не заболела. Платье у нее летнее, ну, какое нашел, то и нацепил. Обронили, значит, фрицы. Правда, зачем им детские ношеные платья, я не понимаю. Наверное, есть в этом какой-то толк с точки зрения нелюдей. Хорошо, что не в гражданскую занесло, там такой пирог был, что пойди еще разбери, а на истории той, точнее уже этой, войны мы все росли, поэтому все довольно просто психологически: фрицы – нелюди. И не надо пока вспоминать, что к «своим» тоже вопросы были, особенно к органам госбезопасности. Будет день – будет пища.
Сидит рядышком, смотрит, как я еду готовлю, сжалась вся, моя хорошая. Не забываю ее погладить, ведь для меня война привычна, а для Вареньки, видевшей все это только в кино, все внове. А жизнь – она не кино, да еще и девочкой она стала, то есть чувствует себя без меня беззащитной. А это ни голове, ни сердцу хорошо не делает. Кстати, о голове, нет у меня последствий черепно-мозговой травмы, а должны быть. Можно, конечно, стрессом объяснить, вопрос только, нужно ли.
– Варь, череп мой посмотри, пожалуйста, – прошу я любимую, чтобы ее чем-то занять да сообразить, что происходит.
– Ага, – кивает она, принявшись разбирать испачканные кровью волосы. – Странно…
– Что странно? – интересуюсь я.
– Выглядит как при пробитии, – объясняет мне Варенька, – но череп интактный. Так что, получается, загадка.
– Еще одна загадка… – киваю я, вздохнув. – У тебя на теле сзади следы избиения, кстати, знаешь?
– Уже да, – хмыкает она, прижимаясь ко мне. – Но ожидаемых ощущений нет.
– Вот и у меня нет, – глажу ее я. – А должны быть… Ладно, садись пищу принимать.
– А ты? – сразу настораживается Варенька.
– Ложка