и разбит просто… по-старинному! Мы только должны поставить вместо слова “разбит” другое — “отбит”, и будет верно»[138]. Таким образом, как и другие декабристы, Глинка не считал Бородино победой русских, но он, как и они, не считал, что это было поражение. Но уже то, что русским удалось выстоять против Наполеона, можно считать нравственной победой.
Особое место в декабристских воспоминаниях о 1812 годе занимают «Записки» С. Г. Волконского. Волконский отказывается от попыток дать целостное осмысление Отечественной войны, ссылаясь на то, что «весь ход кампании многими подробно, хотя большей частью весьма пристрастно в пользу личностей написан». Декабрист предуведомляет читателя, что его рассказ будет только о том, чему он «был или участником или свидетелем»[139]. Поэтому его повествование приобретает характер подлинного документа, содержащего порой уникальные сведения. Так, например, обращает на себя внимание эпизод, когда еще в самом начале войны Александр I поручил полковнику К. Ф. Толю «тайно видеться с князем Иосифом Понятовским, командовавшим тогда одним из корпусов наполеоновской армии». Переодетый Толь отправился «к Понятовскому, с тем чтобы заверить его, что государь имеет намерение восстановить Польшу и что если он, Понятовский, согласится оставить Наполеона и тем увлечет за собою и польское войско, имевшее полное доверие к нему, Понятовскому, то Александр провозгласит его королем польским, выставляя это не за измену, но за содействие его к восстановлению отечества. Ответ Понятовского был отрицательный, и он сказал Толю, что благодарит государя за намерение, но что честь ему не позволяет принять предложение, а в удостоверение уважения и признательности государю он не даст гласности всему этому, и Толь возвратился»[140].
Почти всю войну Волконский воевал в первом партизанском отряде, созданным Ф. Ф. Винценгероде по поручению Барклая де Толли. Этот отряд, состоящий из 4 казачьих, а также Казанского и драгунского полков, отступал к Москве параллельно движению наполеоновской армии. По словам мемуариста, партизаны «старались тревожить, где могли <…> хвост французской армии, а более захватывать фуражиров французских, отряжаемых вбок от главной дороги, и захватывать мародеров французских»[141].
Несмотря на то что русская армия отступала, по свидетельству Волконского, дух войска был довольно высоким. Этот дух не упал даже тогда, когда стало известно, что Москва будет сдана французам без боя у ее стен. «Всякий постигал, что защищать Москву на Воробьевых горах – это было подвергнуть полному поражению армию и что великая жертва, приносимая благу отечества, необходима»[142]. Такая ретроспективная оценка, кажется, является результатом позднейшего переосмысления событий. Возможно, что сам Волконский, как и Федор Глинка, понимал еще до оставления Москвы всю благотворность и неизбежность этого события. Однако в целом для войска было характерно резко негативное отношение к этому маневру. «После оставления Москвы, –