произнес: «Он придет».
…Мы оба сидим на полу, ребенок обнял меня, дрожит как осиновый лист, впился в меня ручонками – беззащитное существо. Смотрит перед собой как кролик в клетке. Я не свожу глаз с этого проклятого одеяла. Нет сил пошевелиться. Обесточена. Ощущение, будто на мне тумблер отключили, как на блоке питания…, и в голове, как колокол, стучит фраза: «Он придет».
Квартира покойницы
…Ночь бесилась за окном скрежетом веток о стекло. Стекло застыло между мирами лесного шипения и тягучей тишины, стоящей в натопленной сторожке в окружении глухой тайги. Стекло едва выдерживало брызги урагана. И это все на ее глазах…, понимающих, что родители не смогут вернуться из леса, течение реки в непогоду убийственно буйное, река смывает берега, и на резиновой лодке людям никак не перебраться.
– Не успела, не успела, не успела, – говорила девочка.
Она вышла на поляну. Остановилась под разрядом молнии. Она вышла молиться за возвращение отца с матерью. Она промокла до нитки, но не уходила, ждала ответа от него… Она знала, ответ придет тогда, когда она впадет в глубокий транс. И через годы все повторится.
– Не успела, не успела, не успела, – говорила девушка.
Она стояла в высокой траве, и ждала его. Ей было ясно, он не придет. Он ее бросил, и мотоцикл не выскочит из-за поворота, никогда не выскочит. Зря она покинула дом. Вот и собака вся в беспокойстве. Ударил гром. Хлынул дождь. И она опустилась в траву, вслед за душой, что корчилась в конвульсиях…, душа билась в агонии, как подстреленная лань под коленом ненасытного охотника. Она поняла, что ее никогда не любили.
– Не успела, не успела, не успела, – говорила женщина.
В лесу наступала ночь. Тени случайных, скопившихся ворохом звуков, обволакивали и заманивали в усталые сети раздавшийся крик. Тени обожглись о жаркий шепот, вытянулись в разинутом чреве избы, скопились на крыльце, нависли над поляной и исчезли под вой бессонного волка.
А подстреленная душа тем временем вздыхала, раздвигая легкие в предсмертном напряжении. Ветки деревьев схватились за ветер и замерли под просыпавшимися птицами, и шелохнулись под утренними ветрами от стона, разорвавшего звуки ночной тишины, и птицы вспорхнули в небо. Болезнь давала о себе знать и боль просилась наружу.
Неумытое утро мокрыми серыми лапами сгребало оставшиеся истерзанные клочья умирающей души, цепляло их за хвойные ветви.
– Не успела, не успела, не успела, – прошептала она.
И раздался стук в дверь. Она знала, кто постучится в дверь. Она знала, что он опоздает. Ведь душа уже выпорхнула из холодной избы, покачалась на кончиках хвои, слабой тенью опустилась к земле и тихо–тихо полетела…
…Звонок в дверь, а ты, Кора должна обернуться, ну да, сдерни наушники, это понятно. Давай! Двумя руками за дужку. Сдернула? Скажи: послышалось или нет? Но глаза забегали по строчкам на мониторе, – глаза как бы отказывались подчиняться. Лучше: послышалось,