Николай Лесков

На ножах


Скачать книгу

рук его малы и находятся в некоторой дисгармонии с крепкими и сильно развитыми мышцами верхней части. Говорит он голосом ровным и спокойным, хотя левая щека его слегка подергивается не только при противоречиях, но даже при малейшем обнаружении непонятливости со стороны того, к кому относится его речь.

      – Человек! как вас зовут? – спросил он своего нового слугу после того, как выкупавшись и умывшись, сел пред зеркалом.

      – Ефим Федоров, ваше сиятельство, – отвечал ему лакей, униженно сгибаясь пред ним.

      – Во-первых, я вас совсем не спрашиваю, Федоров вы или Степанов, а во-вторых, вы не смейте меня называть «вашим сиятельством». Слышите?

      – Слушаю-с.

      – Меня зовут Павел Николаевич.

      – Слушаю-с, Павел Николаевич.

      – Вы всех знаете здесь в городе?

      – Как вам смею доложить… город большой.

      – Вы знаете Бодростиных?

      – Помилуйте-с, – отвечал, сконфузясь, лакей.

      – Что это значит?

      – Как же не знать-с: предводитель!

      – Узнайте мне: Михаил Андреевич Бодростин здесь в городе или нет?

      – Наверное вам смею доложить, что их здесь нет, – они вчера уехали в деревню-с.

      – В Рыбецкое?

      – Так точно-с.

      – Вы это наверно знаете?

      – У нас здесь на дворе почтовая станция: вчера они изволили уехать на почтовых.

      – Все равно: узнайте мне, один он уехал или с женой?

      – Супруга их, Глафира Васильевна, здесь-с. Они, не больше часу тому назад, изволили проехать здесь в коляске.

      Горданов лениво встал, подошел к столу, на котором был расставлен щегольской письменный прибор, взял листок бумаги и написал: «Я здесь к твоим услугам: сообщи, когда и где могу тебя видеть».

      Запечатав это письмо, он положил его под обложку красиво переплетенной маленькой книжечки, завернул ее в бумагу, снова запечатал и велел лакею отнести Бодростиной. Затем, когда слуга исчез, Горданов сел пред зеркалом, развернул свой бумажник, пересчитал деньги и, сморщив с неудовольствием лоб, долго сидел, водя в раздумьи длинною ручкой черепаховой гребенки по чистому, серебристому пробору своих волос.

      В это время в дверь слегка постучали.

      Горданов отбросил в сторону бумажник и, не поворачиваясь на стуле, крикнул:

      – Войдите!

      Ему видно было в зеркало, что вошел Висленев.

      – Фу, фу, фу, – заговорил Иосаф Платонович, бросая на один стул пальто, на другой шляпу, на третий палку. – Ты уже совсем устроился?

      – Как видишь, сижу на месте.

      – В полном наряде и добром здоровьи!

      – Даже и в полном наряде, если белье по-твоему составляет для меня полный наряд, – отвечал Горданов.

      – Нет, в самом деле, я думал, что ты не разобрался.

      – Рассказывай лучше, что ты застал там у себя и что твоя сестра?

      – Сестра еще похорошела.

      – То была хороша, а теперь еще похорошела?

      – Красавица,