с камнями. Самоцветы рассыпают рассеянный свет. Это не блики и не отблески – это их собственное сияние. Кушен подхватывает пинцетом первый камень и опускает на прогретый металл. Серебро само собой расходится и смыкается вокруг самоцвета, плотно его фиксируя – эту часть плетения он придумал сам, теперь никто не сможет вытащить камень из кольца не разрезав ободок меньше, чем на восемь частей. Подправить несколько деталей… и плетение вспыхивает, окрашивая комнату в солнечно-золотой. В таком свете даже облезлые обои на стенах выглядят дорогим шелком. Свет постепенно рассеивается, но магия остается, обузданная его плетением.
О да…
Это чистое искусство.
И никто не сможет этого у него отобрать.
***
Пробуждение приходит резко. Прямо над ним висит бледное лицо Лаванды. Она улыбается ему, но глаза остаются уставшими, и дело не только в лопнувших капиллярах и острых скулах, обтянутых сероватой кожей, просто в ней больше не горит жизнь. Кушен тут же вспоминает, про оставшиеся куски пирога в рюкзаке.
– Держи, – он вытряхивает помявшийся бумажный пакет с растекшимися жирными пятнами.
– Спасибо, – Лаванда снова улыбается, бережно берет пакет и тут же принимается за еду.
– Я зашла сказать, – произносит она после первого проглоченного куска. – Что уже скоро полдень. Ты можешь опоздать на работу.
Кушен вскидывается, проверяет, упаковал ли он кольца так, чтобы они не фонили, на ходу скидывает футболку и носки. На душ уже нет времени, но он все равно заглядывает в ванну с черными разводами плесени по стенам. Выдавливает немного зубной пасты прямо в рот. Спасти, не спасет, но так он будет чувствовать себя не настолько грязным.
Лаванда пихает ему в руки недоеденный кусок пирога, пока он натягивает стоптанные ботинки.
– Надо бы постирать вещи сегодня, – бубнит он с набитым ртом. – А то шмотья чистого почти не осталось.
Лаванда устало трет глаза.
– Не могу, – говорит она. – Сил нет.
Пирог застревает в горле, Кушену приходится приложить усилие, чтобы протолкнуть его в желудок.
– Совсем все плохо? – спрашивает он. Рука сестры, тонкая – одни косточки, безвольно опущена. Второй она опирается на косяк.
– Да нет, просто устала. Ночь была тяжелой.
Кушен задумчиво кивает головой.
– Я принесу тебе чего-нибудь вкусного из ресторана.
– Тебе же не разрешают уносить еду оттуда, – вскидывается Лаванда.
– Они ничего не узнают, – усмехается он, быстро притягивает сестру к себе и целует в макушку. Такая мелочь не заменит полноценного завтрака или новой обуви, но даст немного тепла, немного сил.
– Иди уже, – она смеется и выталкивает его на лестничную площадку.
Он бежит по залитым солнцем улицам. Пот стекает по лицу, рюкзак колошматит по спине, и, как назло, на всех светофорах красный. Люди едва передвигают ноги. В знойном воздухе каждое движение тянется просто бесконечно.
Дверь