Григорий первым решил прервать это уже затянувшееся до бесконечности молчание.
– Ну привет, – сказал он как бы разведывательным тоном.
– Привет, – ответил я. – Неожиданно, если честно.
– Да уж. Я думал, меня отправят куда угодно, но меня отправили, почему-то, к тебе.
– А кто именно?
– Так решил Андрей Скворцов.
– Понятно.
Почувствовав себя уверенней, я прошёл к своему матрасу и скинул одеяло. Я хотел лечь спать и уснуть и этими действиями намекал об этом своему соседу.
Григорий отошёл от окна, встал за мной, скрестив руки за спиной и молча наблюдая. Я сел на матрас и снял свои ботинки.
– Теперь же мы соседи, – как бы обобщая вслух всю ситуацию, сказал Григорий.
– Да, соседи, – ответил я, смотря за Григория, на всё ещё не тронутый матрас. Даже одеяло на нём не было смято, лежало таким же разглаженным, как в тот момент, когда я уходил утром. Видимо, Григорий не садился на него. Неужели он всё это время просто стоял?
– Странное стечение обстоятельств… – задумчиво проговорил тот. – По изначальному плану в это время меня и вовсе не должно было быть здесь. Я мог бы быть сейчас где угодно. Там, – он посмотрел на окно. – Возможно, уже далеко. Но всё начинается сначала.
– То есть? – непонимающе спросил я.
– Я к тому, что я вернулся в первостепенное положение. Это как замкнутый круг: ты делаешь что-то, надеясь, что это приведёт к изменениям. Ты в это неистово веришь, но в итоге вокруг ничего не меняется, сколько бы усилий ты не приложил. Неразрывное кольцо обыденности и повседневности, и окружающей однотипности.
– Послушай, – сказал я, вздыхая. – Я устал, и очень сильно. День был нервозным. Мне не до этих всех философских размышлений.
– Понимаю… – Григорий кивнул и присел на матрас. – Просто… Я так надеялся, что у меня всё получится, а теперь я словно потерян и не знаю, что делать дальше.
– Да уж… Этим утром ты устроил представление…
Я снял куртку и кинул её на тумбочку рядом.
– Мне очень жаль, что я доставил вам хлопот. Но если бы вы просто выпустили меня, то, возможно, никто бы и не заметил ухода одного человека, тем более меня.
– Но заметили бы пропажу в хранилище, – я лёг на спину. – А от этого поднялся бы кипишь. И дело бы дошло до дозорных. Начали бы допрашивать всех и каждого, как это было на собрании. Примерно. Я не понимаю, зачем тебе это нужно было делать?
– А я думаю, что ты меня очень хорошо понимаешь.
Тон Григория как-то изменился, стал сухим и железным. Взгляд его изменился тоже: как-то похолодел он, а выражение лица окаменело. Я посмотрел на него мимолётно, а потом молча перевёл взгляд на потолок, подложив руку под затылок.
– Но, наверное, признавать какую-то правду намного сложнее, чем откреститься от неё, – чуть позже добавил он.
Я не ответил, молча лежал на матрасе и пронизывал тёмный потолок устремлённым вверх взглядом. Григорий тем временем продолжал:
– Или,