Снова постарался просветить своё тело.
Нижняя чакра так и закупорена, но меня интересует не она. Поток энергии ровный, проскальзывает дальше в тело. Здесь и вправду как будто полегче дышать, в этом замке.
Вспоминая, что я видел в телах оракулов, стал искать вторую чакру. Да, грёбаный насрать, не вижу!
От Василия прилетела эмоция уныния, и я стукнул кулаком по краю ванной.
– Соберись, тряпка. Вспомни про Корягу!
Это подействовало, и в тело хлынула злость. А злость – это энергия, хоть и неконтролируемая.
Так, ладно, нижнюю вижу, а вторую не вижу. Я только знаю, где она. А если выше посмотреть? Нет, не третью.
У оракулов развита четвёртая чакра, произвольно или интуитивно. И вся их магия мысли протекает оттуда… Ведь мой кокон откуда-то подпитывается, не может же быть, чтобы не было источника энергии.
И среди глухой тени, которую для меня представляло всё моё тело, я вдруг увидел серо-золотой отблеск в области солнечного сплетения. Она есть, она там!
– Да! – я хлопнул по ванной и даже выпрямился.
Но тут же зашипел от боли в ноге…
– Жжёный ты… Коряга хренова, я тебе это припомню, – мне пришлось снова откинуться, расположив ногу поудобнее.
Взгляд снова устремляется внутрь. Прыжки по мозгам оракулов дали явный результат – что-то в моём теле получило развитие, и мне надо было найти это «что-то».
Я всмотрелся в солнечное сплетение, пытаясь разглядеть четвёртую, оракульную чакру. В нашем корпусе псиоников её называли серой, несмотря на золотой оттенок. Средняя между белой небесной и чёрной земной, поэтому и серая.
А ведь у того паренька, который мухлевал в мензурке, она была намного чётче.
Тут снова проявилось золото в районе солнечного сплетения, но я не успел зацепиться взглядом. Слишком слабо.
Так, а если представить, что меня атакует оракул? Я улыбнулся – самовнушение всегда было моим коньком.
– Вася, про корягу забыл, – шепнул я, и получил новую порцию злости.
Пошла энергия, я представил сворачивающийся кокон. И тут снова мелькнуло золото, но отблеск сверкнул, будто грань изумруда, и лучик почему-то ушёл не вниз, а наверх, к голове.
Соскочил, как бы назвали у нас в корпусе псиоников. Боже, как давно это было, я уже забыл все азы учёбы.
Я округлил глаза, когда почуял в шее и затылке знакомое ощущение. Твою псину, это была псионика!
Не чужая, не этот бесполезный ручеёк, текущий через нижнюю закупоренную чакру. Это была моя собственная, чистая псионика!
– Моя! – я снова радостно выпрямился в ванной, не обращая внимания на боль.
Откинулся, подняв волну и выплеснув воду на пол.
– Да, жжёный пёс… Не жжёный ты, не жжёный, – у меня чуть слёзы не навернулись, то ли от боли, от ли от радости, – Не горелый.
– Ой, извините, господин принимает ванну? – послышался скромный голосок.
Я повернул голову.
Посреди комнаты стояла служанка. Как назло, блондинка, к которым я так был неравнодушен.
Одета в форму – короткое чёрное платьице,