Он стал рядом с девочками, обвёл их меедленным взглядом, с ног до головы, обошёл вокруг этих живых памятников красоты. Остановился около Даши. Голова его была как раз около её красивых коленей. Глаза смотрели почти на её коленные чашечки, не тронутые крымским солнышком… Потом, поднял свои и пытался посмотреть поближе в её сияющие глаза.
… Высоковаато…
И, сказал…
– Я только сейчас понял, какой же я маленький.
– А жаль.
Мелодии дятла
Стакатто дятла
– Ты знаешь, Эдик, всякие трели, песенки, щебет, уханья слушал и слышал. А туут, какого красавчика. Сам удивился.
Слышу, стучит.
– Тук тук. Потом опять тук тук, тук тук, и снова беспрерывно туктуктук.
– И всё бы ничего, но звук не тот, понятно, что это песня дятла, его трудный хлеб – долбить дерево, добывая пропитание.
– Всегда радостно слушать и видеть его парадный красный костюм, всегда жалеть его, что отпел свою последнюю песню. А точнее, не до окончания, своей песни.
Его песни, дроби барабанной, и потом, когда он громко, отрывисто щебечет, как будто ругается, вижу, улетел – значит ещё будет петь, щёлкать и барабанить.
Подхожу ближе, ближе, но звук странный какой-то, звонкий, а по ритму слышу, он, красавец.
… Он. Не мог я ошибиться, говорили же мне, ещё в студенческие годы, что слух абсолютный.
– Ещё ближе, ещё. Ааа. Вот ты где, красавчик. Вижу парадный его наряд алый.
– И снова барабанный перестук, нет, скорее перезвон. Потом тишина. И опять его песня – дробь, звенит. Подхожу ближе, ближе, не боится, – не улетает.
Да и высоко, он меня не видит, похоже, и не желает…Он занят. Музицирует. Но странно, на обычном телеграфном столбе. Ну ладно. Я видел, как они долбают телеграфные столбы, деревянные в городе такое бывает, а тут обычный, бетонный, но, правда круглый, Может у него, как и у людей бывает старческий маразм, или дальтонизм, только от сотрясения. Так они обычно от сотрясения и погибают. Падают замертво сразу под это дерево, где добывал себе пропитание. А тут, перепутать бетон с деревом. Но вот после очередной музыкальной паузы он снова забарабанил, защебетал и зазвенел. Так сразу в два коленца.
Смотрю ещё ближе…Он, красавчик, сидит на столбе, но играет не на деревянном ксилофоне, а на металлофоне. Вот потому то и звук, пел с подголосками, как в хорошем храме – орган. А он – музыкант, без школы и консерватории, играл не на привычном инструменте – дереве. Потом мой солист, почти первая скрипка в оркестре, посидел, повертел головкой влево, вправо и, снова тишина. Как будто слушает. Может он, оригинал, подругу себе песней завлекает. Есть же такие птахи, сидят рядышком, на большой длинной ветке, и по очереди выдают свои серенады. А она, будущая, выбирает. Это вам не козлы, которые рогами лоб в лоб, потом и сил не остаётся после такого, соревнования, конкурса на почётное – право господина, – обновления семейства.
И так повторялось несколько раз. Но интервалы и мелодии ритмично повторялись, как будто кто- то дирижировал.
– Эдик, что это? Сотрясение,