почти все визерийцы обладали тем или иным даром, вот только дар Агаты был совершенно бесполезен, как не уставала напоминать ей мачеха. В заклинании ползучих гадов не было ни красоты, ни практической пользы. Это было даже отчасти постыдно, потому мачеха запрещала ей применять свой дар или рассказывать о нем в обществе.
Когда Агате было лет десять или около того, она поймала в саду ужа, и почти месяц он жил у нее в спальне, пока на него не наткнулась мачеха и не приказала слугам его убить. Агата тогда ужасно плакала.
Когда отец вернулся из очередной поездки, она все ему рассказала, но мачехе удалось его убедить будто Агата все выдумала, и он ей поверил. Как было не поверить, если на стороне мачехи были все: слуги, сводная сестра и старый барон, а на ее стороне только сама Агата. Мачеха вечно убеждала отца в том, что Агата врунья и злая испорченная девчонка, которая так и ждет как бы всем насолить.
Фифи застрекотала, увидев идущую к ней хозяйку. Она хлопала короткими, неприспособленными для полета крыльями и переступала тяжелыми когтистыми лапами. Фифи была ферналью самой высокой и чистокровной породы с перламутрово-белым опереньем и алой каймой, идущей по крыльям.
Глядя на нее, Агате всегда хотелось заказать себе похожее по цвету платье. Сама она не могла похвастаться столь же утонченной красотой, выделявшей ее среди остальных. У Агаты был большой рот и курносый нос, усеянный веснушками. Она была тощей и плоской, лишенной женственных изгибов и пышной груди. Теперь, когда ей минул восемнадцатый год, поздно было надеяться, что у нее все-таки что-нибудь вырастет. Хороши были только волосы, длинные и густые, они вились крутыми волнами и были цвета красного дерева.
Мачеха твердила, что такие волосы бывают обычно у фривольных женщин, стоящих вдоль дорог, и Агате тут вовсе нечему гордиться. Говорила она это, разумеется, только когда отца не было рядом. Отцу ее волосы нравились, и он часто повторял, что точно такие же были у ее матери.
Фифи углядела прыгавшую в траве лягушку. Она резко подхватила ее клювом, разорвала пополам, помогая себе лапой, и почти сразу проглотила.
– Надеюсь, тебе было вкусно, дорогая моя, – сказала Агата.
Глядя на то, как лакомится ее питомица, она и сама решила подкрепиться. Солнце успеет высоко подняться, прежде, чем она доберется до Арлеи, и лучше было перекусить до того, как выдвигаться в дорогу.
Достав из седельной сумки хлеб, яблоко и флягу с водой, Агата устроилась у корней ближайшего дерева. Глядя, как она ест, Фифи попрошайничала, забавно разевая клюв, так словно снова была птенцом.
– Ты такое не ешь, – отмахивалась от нее Агата.
Закончив трапезу, она угостила Фифи полоской вяленого мяса, чтобы той не было обидно.
Отвязав поводья от сухого дерева, Агата села боком в седло и пустила Фифи галопом по идущей вниз с холма тропе.
Солнце роняло мягкий свет на колышущиеся колосья ржи в полях. Где-то вдали нежно пел жаворонок, а из дренажных канав ему вторили лягушки. Наверняка они были уверены, что их