пораженных гамма-квантами клеток тела и как источник энергии для поддержания тонуса организма. Если бегун не будет есть в течение часов пяти – шести, он ощутит на себе все симптомы лучевой болезни. Если он не подкрепится белком в течение еще часов десяти – двадцати, в зависимости от уровня радиации вокруг – он умрет.
Человек же без защитного костюма ловит в Безмолвии смертельную дозу часов за 10-12. После этого его уже не спасти…
Страх. Чем более питательный белок мы поглощаем, тем быстрее восстанавливаемся после смертельной для человека дозы в 500-600 рентген. Чем сильнее родство тканей бегуна и его пищи – тем большее энергии и сил он получит. И да, случалось, что мы убивали и ели людей! Не своих. Не жителей бункеров. Дичающих мародеров, которых на поверхности все меньше и которые становятся все более яростными и опасными.
Каждый из нас живет с клеймом "каннибал", выжженном на лбу. Как будто нам легко пережить это и без осуждающих взглядов людей! Старого мира нет, ему на смену пришло Безмолвие, а в нем – свои законы. Закон джунглей. Закон Безмолвия. Убивай, или будешь убит. Не мутировавшими животными, так подобными тебе. Не подобными тебе, так самим Безмолвием.
И, наконец, благодарность. Мы – ядро и сердце отряда снабжения. Мы – охотники, разведчики и курьеры. Сегодняшний охотничий рейд не был бы возможен без меня. В громоздких костюмах радиационной защиты особо не поохотишься, зная, что несколько лишних часов на поверхности могут тебя убить – не забредешь далеко в поисках оружия и продовольствия. То, что город уцелел и наладил некое подобие нормальной жизни; то, что в бункерах есть еда, а между ними проложена телеграфная связь; то, что завод продолжает клепать ядерное оружие – во многом наша заслуга. И люди это понимают. Пока что понимают. Однако, люди в большинстве своем склонны забывать хорошее, но прекрасно помнить плохое.
Любовь – вот единственное чувство, которого к нам не испытывает никто.
Мы – дети Черного Безмолвия, а этого страшного радиоактивного мира люди боятся.
Получается, что Коля – внук Безмолвия. На него этот страх пока не рапространяется. Пока…
Я иду по коридорам бункера, спускаясь все ниже и ниже. Яркий свет люминесцентных ламп так непривычен после вечной ночи Безмолвия. Встречающиеся мне люди иногда кивают в знак приветствия, иногда – проходят мимо, не замечая меня. Лишь единицы испуганно вскидывают на меня взгляд и стараются обойти меня по широкой дуге. В узком коридоре это довольно интересное зрелище…
Я спускаюсь на минус третий этаж, где находятся детские. В "восьмерке" живет примерно три десятка детей разного возраста. Есть те, кто еще помнит день первой атаки, есть те, кто в тот день еще не осознавал себя. И есть даже те, кто родился после начала войны. Шестеро малышей от трех лет до пяти месяцев – к ним особое отношение, за ними – особый уход и контроль. У двоих – явные отклонения: необычная форма черепа и нарушения в строении сердца. Тому, что с вытянутым черепом – год, врачи считают, что он вряд