как празднуем какой-то Новый год в отделе. Столы накрыли, елочку нарядили… Вот Восьмое марта, цветы, подарки от мужчин… Вот меня провожают на пенсию. А вот я умираю…
Таю в какой-то серой дымке, а вместо меня появляется девушка, совсем юная в нежном розовом платье. Золотоволосая, тоненькая, как тростиночка, с ещё не оформившейся фигурой и угловатыми движениями. Я не вижу ее лица – там размытое пятно – но я знаю, что она очень хорошенькая.
Она машет мне рукой и тонкий, почти детский голос произносит:
– Живи, Леночка… Тебе нужнее…
Выныриваю из кошмара вся в поту. Долго лежу, приходя в себя. Слушаю бешеный стук сердца и рыдаю – теперь я уверена, что там, в своем мире я умерла. И девочка эта тоже – отдала мне свое тело, а сама почему-то ушла. Я поднимаю руку, затем вторую. Подношу их к глазам и долго рассматриваю. Они тонкие, как веточки, все в желто-зеленых пятнах застарелых синяков. Пальцы и запястья изящные, словно у принцессы, – у меня, у Леночки, никогда таких не было. Я всегда была кровь с молоком.
Закрываю глаза и шепчу сквозь слезы:
– Спасибо тебе, девочка. Я обязательно выживу, обещаю…
***
С того дня, как Али объявил, что меня начнут готовить на продажу, все меняется.
На следующее утро лекарь вместо привычного жгучего отвара приносит густой, похожий на кисель напиток.
– Пей все до капли, – велит хмуро, когда я недоверчиво принюхиваюсь и разглядываю темно-вишневую тягучую массу.
Видя, что я не спешу выполнять, рявкает:
– Пей живо! Или хочешь плетей отведать?
– Скажите хоть, что это? – я все не решаюсь попробовать, помня об отвратительном вкусе предыдущего пойла.
– Тебе не все равно, рабыня?
– Даже у рабынь есть чувства, – произношу, делая крошечный глоток. К счастью, напиток оказывается приятным на вкус – с легкой кислинкой и отчетливым привкусом меда.
– Одевайся и выходи на улицу – господин Али распорядился с сегодняшнего дня выводить тебя на прогулки, – велит старик, выходя из комнаты.
Я сажусь на кровати. Спускаю ноги на каменный пол и растерянно оглядываюсь – во что одеваться? Кроме сорочки, что сейчас на мне, нет никакой другой одежды. Ответ приходит в лице фигуристой черноволосой красавицы в белоснежной тунике до колен. В руках девицы серая, вся в пятнах тряпка. Она бросает ее мне в лицо и цедит сквозь зубы:
– Одевайся и выходи.
Кое-как, все еще чувствуя страшную слабость, я стаскиваю с себя сорочку и принимаюсь натягивать принесенное платье. Долго разбираюсь в системе завязочек коротких панталон, идущих в комплекте к наряду. Руки дрожат, отвыкнув делать хоть какие-то движения. Потом с трудом натягиваю само платье, оказавшееся просто мешком с дырками для головы и рук. Что-то подобное я видела в фильмах про Древний Египет. Там тоже были рабыни, и одежда у них была похожей – застиранные бесформенные хламиды.
Все время, пока я вожусь с одеждой, девица не сводит с меня глаз. Стоит, не помогая, только брезгливо кривит губы.
– Почему ты так смотришь