прошлого, которое мы имели и так беспечно потеряли. Я хотела дать ей надежду, но не могла – у меня её не было. Я лишь искала спасение в освобождении.
Шестой сеанс у психолога казался начался как обычно. Она всматривалась в меня и задавала вопросы о моем самочувствии и прочей ерунде. Я будто ждала момента, когда она сдастся и, выйдя из себя, бросит эту затею. Но, похоже, сдаваться она не собиралась: спустя минут пять она перестала со мной разговаривать и просто молча смотрела на меня всю оставшуюся часть сеанса. Я бросала на неё вопросительные взгляды, пытаясь понять, чего она добивается, но она продолжала упорно молчать. Минут через пятнадцать её пристального взгляда я вдруг почувствовала что-то непривычное – то, чего не испытывала последние три недели. Внутри меня закипало раздражение. Я начала злиться на неё, хоть в глубине души и осознавала, что она ни в чем не виновата. Не выдержав, я пристально посмотрела на неё в ответ и заметила, как она усмехнулась. Это была последняя капля.
– Вам смешно? – я не ожидала, что произнесла это вслух, и вздрогнула, испугавшись собственного голоса, которого не слышала уже более трёх недель.
– Да!
– И что же смешного во мне? – опомнившись, я злобно уставилась на неё. Внутри нарастало недовольство, и казалось, что я впервые за долгое время ощущала хоть какие-то эмоции.
– Всё! – ответила женщина средних лет, ехидно улыбнувшись.
– Мне по слову вытягивать? – я закипала ещё сильнее, стиснув зубы.
– Вы и слова не говорили за последние три недели.
– Вот, говорю!
– Слышу.
– Мм, я знаю, что вы пытаетесь сделать.
– И что же?
– Вы пытаетесь меня разозлить.
– С чего бы?
– Вызвать эмоции! Могу вас расстроить – ничего не выйдет, – в этот момент я ощущала себя словно маленький мстительный ребёнок.
– Я бы не была так уверена. Сейчас-то вы со мной разговариваете, значит, я не так уж и плоха.
– Да пошла ты!
– Я бы даже сказала, что удивительно, насколько хороша! – она не обиделась, а наоборот, улыбнулась ещё шире.
– А ты смешная, – бросаю я со всей злобой, встаю и ухожу из комнаты.
Так прошли ещё три недели, и наши встречи с Николь стали проходить дважды в неделю. Злость постепенно уступала место другим эмоциям. Было больно. Нет, не просто больно – это была невыносимая боль!
Утро среды началось, как и все последние дни октября. На улице стояла прохладная погода, Ана в тапочках и тёплой пижаме готовила нам сырники, а я щёлкала каналы по телевизору. Везде говорили о скорой зиме и подготовке к праздникам.
– Завтрак готов.
– Иду.
– Кофе или чай? – спросила Ана, когда я зашла на кухню. В нос ударил неприятный запах.
– Лучше кофе. Чем так воняет? – я уставилась на Ану.
– Я ничего не чувствую, – пожала плечами сестра.
– Запах будто что-то скисло или протухло, – я начала принюхиваться