держит в руках копьё Судьбы, которое хранилось в Вавельском замке. Экскурсовод обратил наше внимание на тот факт, что во время Второй мировой войны Геббельс распорядился уничтожить картины «Грюнвальдская битва» и «Прусская дань», объявив награду в 10 миллионов марок за информацию об их местонахождении. Картина была спрятана патриотами близ Люблина, и несколько человек были казнены за отказ раскрыть нахождение тайника. Иная участь постигла картину польской художницы Анны Билинской-Богданович «Негритянка», написанной в 1884 году, которая долгие годы считалась утерянной. Она была похищена нацистами из Варшавского Национального музея и вывезена в Германию. Затем следы её затерялись. Картина была зарегистрирована в официальном каталоге культурного наследия Польской республики и внесена в базу данных Интерпола, которая содержит всю информацию об украденных произведениях искусства.
Ровно год назад, в конце ноября 2011 года, её собирались продать в одном из аукционных домов Берлина, однако, правительство Польши заявило свои права на эту картину. Данная картина принадлежит Польскому Национальному музею и потому не может быть продана. Торги были отменены и начались судебные разбирательства. Для возврата картины в страну польское министерство культуры наняло известных немецких адвокатов, которые помогли выиграть процесс. Немецкий суд принял решение вернуть картину прежним владельцам, но обязал Польшу выплатить компенсацию владельцу, который выставил «Негритянку» на продажу. Сейчас все вопросы улажены, и картина вернулась на прежнее место в Варшаву.
Я не буду Вам описывать другие картины, но увиденное девятиметровое полотнище вместило сотни сюжетов и мне казалось, что я смотрю не на одну, а на сотню картин одновременно.
– Пойдём отсюда, пока мы «не расплескали» впечатление – обратился я к Ольге.
И действительно, всю ночь в голове всплывали образы увиденного, пока я не встал, и не потянулся к стакану и бутылке, за сим и был немедленно «застукан». Как оказалось, она тоже не спала.
– Вот Вам и картина! – поднял я тост. Оперу пережили спокойно, а какая-то картина спать не даёт.
Но всё обошлось и даже к лучшему. У «молодых» всегда так.
Снова в путь, в том же поезде, в том же вагоне, в том же купе, но календарь показывал 7 декабря. Неделя пролетела незаметно. Погода на третий день наладилась, и мы всё больше гуляли по паркам или праздно шатались по магазинам.
Хорошо выспавшись, мы в половине пятого ждали поезд на перроне, и я спросил Ольгу, почему она вдруг стала молчаливой и грустной.
– Вину чувствую перед поляками за всех невинно убиенных патриотов по приказу Сталина. Он не мог полякам простить их несговорчивую политику перед войной и отыгрался на народе. Его бы воля – он бы расстрелял всю нацию, до последнего ребёнка. Сталина остановил только собственный эгоизм, он боялся за имидж и потому великодушно сохранил жизнь нации, но сполна отыгрался на военных.
– А ты- то тут причём?
– И я причём, и ты причём, и весь наш народ тоже. Не искоренён