на, чья фигура походила на русскую печь, а характер заставлял дрожать даже матерых лесных волков, держала домашнее хозяйство в железных рукавицах. Она тайно почитывала французские любовные романы в перерывах между проверками огорода и мечтала о балах, которые, кажется, никогда не посетят это затерянное в глуши место. Их дети, Евлампий, юноша с головой в облаках, мечтающий о подвигах, и Лукерья, девушка, готовая свернуть шею любому, кто осмелится помешать ее поискам приключений, слонялись по поместью, внося в его будни и без того немало хаоса.
Жизнь в поместье текла своим неспешным чередом. Дворецкий Пантелеймон, мастер тайных махинаций и незаметного воровства, плел интриги, словно тонкую паутину, а повариха Федосья, чей голос был слышен за несколько верст, щедро добавляла в каждое блюдо не только специи, но и свои бесконечные сказки. Крестьянин Митрофан, добрый малый с удивительной способностью попадать в нелепые ситуации, становился источником постоянных недоразумений. Рядом с домом помещика блестел пруд, поросший камышами и кувшинками, а за ним шумела река Березовка, у которой кипела жизнь, полная стирки, рыбалки и сплетен. Поля, тянувшиеся до самого горизонта, сменялись густым лесом, где, по слухам, водились не только волки, но и всякая нечисть. Деревня Засопкино, расположенная в нескольких верстах, жила своей жизнью, полной труда, забот и деревенских развлечений.
И вот, в этот год, устоявшийся уклад поместья Боровиковых дал трещину. Акулина Петровна, решив, что пришло время выдать Лукерью замуж, затеяла сватовство, которое, казалось, обещало стать катастрофой для Лукерьи. Афанасий Степанович, одержимый идеей “окультуриться”, затеял реформы, которые, скорее всего, принесут больше хаоса, чем пользы. И на фоне этой сельской идиллии, полной суеты и недоразумений, вот-вот должна развернуться уморительная и непредсказуемая комедия.
Утро в поместье Боровиковых началось, как всегда, с крика. Не петушиного, разумеется, – петухи в Боровиковском имении кричали круглые сутки, – а Акулины Петровны. Ее голос, подобный раскатам грома, разносился по всей усадьбе, заставляя дрожать не только оконные рамы, но и самого Афанасия Степановича, мирно посапывавшего в своей постели.
– Афанасий! Вставай, лежебока! – раздалось из-за двери. – Солнце уже полдня на небе, а ты все спишь, как медведь в берлоге! Сваты едут, а у нас в доме хуже, чем в свинарнике!
Афанасий Степанович, похожий на раздувшегося индюка, с трудом раскрыл один глаз. Его знания помещичьего управления ограничивались умением отличить петуха от курицы, а светская жизнь интересовала его только с точки зрения крепости клюквенной наливки. Сватовство дочери Лукерьи его волновало лишь с точки зрения будущих расходов.
Акулина Петровна, женщина с фигурой и характером боевого медведя, уже всё подготовила к приезду сватов. Она лично проверила качество кваса, проверила чистоту полов и, что самое важное, приказала Федосье приготовить лучшие пироги с мясом. Французские любовные романы оставались ее тайной сладостью на время перерывов между хозяйственными делами, и мечты о балах в голове Акулины Петровны прерывались только руганью на ленивых крестьян.
Евлампий, юноша с головой, забитой мечтами о подвигах, уже надел на себя лучший кафтан и беспокойно ходил по комнатам, играя деревянным мечом, принесенным им из леса. Лукерья, девушка, готовая на любое приключение, заперлась в своей комнате, пишущая стихи, раскрывающие ее неуёмную натуру.
Пантелеймон, дворецкий с талантом к тайным махинациям и незаметному воровству, плел интриги, словно паук свою паутину, стараясь извлечь из сватовства максимальную выгоду. Он уже прикидывал, сколько медовухи можно присвоить себе, и сколько пирогов можно будет спрятать до прихода гостей.
Федосья, повариха с голосом, слышным за несколько верст, уже вовсю бегала на кухне. Ее инструкции, раздаваемые на все поместье, прерывались только ее же сказками, которые она рассказывала слугам. Митрофан, добрый малый с удивительной способностью попадать в нелепые ситуации, уже успел опрокинуть крышку кастрюли с борщом, чем вызвал новый прилив ругани от Федосьи.
И вот, сваты прибыли. Три кареты, запряженные тремя усталыми лошадями, подъехали к поместью Боровиковых. Гости, одряхлевшие от долгого пути, вышли из карет и, с видом утомленных путешественников, направились в дом.
За столом начался оживленный разговор. Сваты, расхваливая своего жениха, упоминали его богатство и хорошие манеры. Акулина Петровна, с нескрываемым удовольствием слушала их речи, периодически подливая сватам квас и медовуху, угощая их пирогами. Афанасий Степанович, испытывая удовольствие от того, что сватовство проходит хорошо, молча наполнял свои чаши крепким напитком.
Евлампий, между тем, пытался завязать разговор с дочерью сватов, рассказывая ей о своих воображаемых подвигах, в которых он уже успел победить дракона. Лукерья, наблюдая за всеми, молча писала стихи, наполненные наблюдениями и иронией. Пантелеймон, не отставая от общих дел, незримо прилагал руку к угощению, вполне пристойно воруя пироги и напитки.
Внезапно, на кухне начался бунт. Федосья, выпившая немного с гостями, в эмоциональном порыве заявила, что ей уже надоело готовить для этих гостей,