сумерки сгустились над поселком. По пыльным улицам брели отары овец. Пастухи на меленьких юрких лошаденках вертелись возле отар, подгоняя длинными плетками отстающих. Овцы блеяли, словно сговорившись, в строгой очередности одна за одной, то дружно, то поодиночке. От гиканья пастухов и голосов овец на улицах поселка воцарилась вечная песня веков, и ныне ожившая с вечерними сумерками. Возвращались с пастбищ чабаны. Старая седая крестьянка стояла возле ворот, вглядываясь тусклым взглядом в серую мглу. Черные одежды старухи покрылись коричневым налетом дорожной пыли. Чтобы лучше видеть, она поднесла сухую со скрюченными пальцами дрожащую ладонь ко лбу.
– Эй, Амир?! – беспокойно окликнула она проезжающего мимо пастуха, – Ты не видел моего сына?
– Видел, мама Наа! – ответил тот молодым звонким голосом, – Он идет последним!
Старуха успокоилась, стала ждать. Пыль осела, поднятая последней отарой. А старая Наа все так же стояла в ожидании, устремив морщинистое лицо в темнеющую даль. В сумраке вечера доносились отдаленные голоса овец, со всех концов поселка, трудно было что-либо разобрать в разноголосое наступающей ночи. Из серой мглы вынырнули первые овцы. Издали они напоминали охапки сена, чудом ожившие и семенящие на четырех палочках-ножках. Они быстро приближались и, увлекая за собой остальных, вбегали в раскрытые ворота.
– Ах, сорванец! – ругался хриплым простуженных голосом чабан, – Ну появись мне, я с тебя семь шкур спущу!
Он шел пешком, сильно хромая на правую ногу. В левой руке держал повод исхудалой лошади, которая плелась следом.
– Что, опять пропал? – трескучим от старости голосом спросила Наа.
– Да, и пса с собой утащил. Мне целый день пришлось гоняться за овцами.
– От паршивца! – громко выругалась старуха. Было ясно, что-того, о ком говорят, здесь не любили.
– Эй, Жаннет! – крикнул чабан. На порог деревянного дома выбежала молодая девушка в длинной юбке и переднике с толстой тугой косой черных как смоль волос, ниспадающей до пояса, – Помоги загнать отару в хлев?
Жаннет и чабан быстро загнали животных в помещение… Мальчик пришел поздно. В окнах деревянного дома ярко горел свет. Он осторожно подобрался к стеклу, заглянул вовнутрь. За столом сидели пастух, Жаннет и Наа. В тарелках парилась пища, каждый черпал ложкой и ел. Мальчик проглотил слюну. Марсель вертелся у ног и вдруг жалобно заскулил. Пастух за столом оторвался от еды, прислушался. Затем резко вскочил со стула и, ковыляя, направился к низкой двери. Возле косяка снял с гвоздя ремень и вышел во двор.
– Где шлялся, щенок?! – громко крикнул он, вглядываясь в темноту, – Ану иди сюда, я с тобой разберусь?
Мальчик сидел в зарослях лопуха, дрожа от страха. В животе бурлило. Голод оказался сильнее. Он нехотя поднялся и медленно, потупив взор, направился к отцу.
Через минуту донеслись хлесткие удары ремня и сдержанное всхлипывание. Жаннет сидела за столом, закрыв лицо руками. По щекам у нее