явиться в Афины малообразованным, неподготовленным; он откладывал свой отъезд и наконец решился отправиться, когда Проксен передал ему всю свою мудрость. В этом поступке рано обнаружилась та сдержанная страстность, которая составляла отличительную черту характера Аристотеля. Итак, в 367 году до Р. X. он отправился довершать свое образование в Афины. И прибыл туда как раз не вовремя. Платона Аристотель там не застал; он в это время на три года уезжал во второй раз на Сицилию. Можно себе представить огорчение Аристотеля. Это неприятное событие в жизни Аристотеля имело, однако, очень важные и хорошие последствия. Хотя в то время в Афинах слона-то и не было, но все же Аристотель нашел там много людей, прекрасно знакомых с греческой философией вообще и с учением Платона в особенности. Не теряя времени, он принялся за изучение философии на месте ее происхождения. К приезду Платона он был уже хорошо знаком с основными положениями его философии. Может быть, этим объясняется то, что Аристотель не подпал совершенно под влияние учения Платона, а мог отнестись к нему критически. Результаты получились бы другие, если бы он впервые познакомился с учением Платона от него самого и подчинился бы обаянию его личности.
В то время как любознательная молодежь со всех сторон стекалась в Афины, горя желанием учиться у Платона, философ странствовал по извилистым берегам или по обширным равнинам, предаваясь своим размышлениям и мечтам… Наконец он вернулся на родину и стал опять учить в Академии безвозмездно. Академия, то есть общественный сад в окрестностях Афин, была любимым местопребыванием Платона; от нее получила название основанная им школа. В саду Академии, украшенном статуями и храмами, росли величавые платаны; здесь же протекала с легким шумом небольшая речка, напоминавшая журчащий, скрытый зеленью ручеек, убаюкивающий тихою песнею дремлющие леса. Это был восхитительный уголок, как бы предназначенный для размышления. Его и потом воспевали поэты, он навсегда сохранился и в памяти философов. Но в этой роще олив, где птички Аттики все лето выводили свои громкие трели, ждало слушателей не одно приятное препровождение времени, но также упорный труд, сопряженный с продолжительным отвлеченным мышлением. Сам Платон был всегда погружен в глубокую меланхолию. Его большой, широкий лоб, от которого он получил свое прозвище, был постоянно нахмурен. Мощные плечи его были опущены, точно под тяжестью дум; такое бывает иногда у мыслителей. Он улыбался редко и никогда не смеялся. «Грустен, как Платон», – это вошло в поговорку. И в отношении нравственности поэтичный Платон был нетерпим и суров. Из числа его новых учеников Аристотель выделялся решительно всем, не исключая внешности. И зоркий взгляд великого учителя вскоре остановился на великом ученике. Внешность для грека имела громадное значение, потому что греки были великие художники. Грек свое отличие по сословию и происхождению выражал не в богатстве внешнего украшения, как это бывает на востоке, но большей тщательностью ношения