Лезвие сверкнуло снова. Кровь брызнула на землю, смешиваясь с грязью.
Мать рухнула рядом с отцом, ее широко распахнутые глаза больше ничего не видели.
Айлин закричала.
Она била кулачками, пыталась вырваться, но чьи-то сильные руки схватили ее, подняли в воздух и потащили прочь.
Она не знала, как долго длилась дорога. Время стерлось, превратилось в кошмар, где ночь сменялась днем, а дни – мучением.
Бордель в людском городе вонял потом, вином и гнилью.
Сначала она мыла полы, убирала грязные простыни и прислуживала женщинам, чьи губы были искусственно подкрашены, а глаза скрывали пустоту.
Она росла, превращаясь из грязной маленькой девочки в юную эльфийку с длинными серебристыми волосами и большими глазами.
Когда ей исполнилось восемнадцать, хозяйка борделя просто кивнула.
– Пора.
Айлин знала, что это значит.
Теперь она не просто убирала комнаты. Теперь она ждала в них гостей.
Она не получала золота, не имела выбора.
Только хлеб.
Только крохи.
Только страх.
Но она клялась: однажды она сбежит.
И тогда люди заплатят за все.
Внешне бордель напоминал богатый особняк. Роскошный фасад с узорными колоннами, витражные окна, теплый свет фонарей, разгоняющих ночную тьму. Он был построен в самом центре города, среди трактиров, игорных домов и лавок ростовщиков. Любой путник, заходя в город, сразу же замечал вывеску с выгравированным золотыми буквами названием: «Сладкий шёпот».
Но стоило пересечь его порог, как позолота рассыпалась, обнажая гниль.
За стенами «Сладкого шёпота» скрывалось место, где свобода была всего лишь словом, а тело – товаром.
Здесь не было человеческих женщин.
Только эльфийки.
Маленькие
Те, кому не исполнилось восемнадцати, еще не считались товаром. Но их жизни всё равно не принадлежали им. Девочек использовали для работы: они мыли полы, стирали простыни, подавали еду, прислуживали взрослым. Их учили быть незаметными, покорными.
Айлин помнила, как однажды подруга шепнула ей:
– Я убегу. Сегодня ночью.
А на утро труп той девочки висел у ворот борделя – чтобы все остальные знали, чем заканчиваются побеги.
С тех пор никто не говорил о свободе. Только смотрели друг на друга с болью, но молчали.
Юные
Когда девушка достигала возраста, который хозяева считали «созревшим», перед ней открывались две дороги: стать служанкой или выйти к клиентам.
Выбора, конечно, не было.
Те, кто нравился клиентам, становились товаром. Других отправляли работать официантками – носить вино и еду, терпеть грязные руки и похабные шутки. Это была «лучшая участь», но те, кто пробовал работать в зале, быстро понимали: оттуда тоже нет выхода.
Айлин много раз наблюдала, как девушки, не выдержав, выпрыгивали из окон.
Их просто заменяли новыми.
Старшие
Те, кто пережил годы унижений, старели раньше срока. Хоть эльфийки жили дольше людей, это место высасывало из них жизнь.
Некоторые принимали свою судьбу и сами становились частью системы.
Старые эльфийки не работали с клиентами, но управляли борделем. Они следили за порядком, решали конфликты между гостями и девушками, контролировали доходы, карали за непослушание.
Они не были свободны, но получили власть – жалкую, ничтожную власть над такими же пленницами.
Айлин ненавидела их больше всего.
Правила «Сладкого шёпота»
Правила были просты и жестоки:
– Эльфов внутрь не пускать.– Никто не уходит. – Любая попытка побега – смерть.
Последнее правило было странным, но Айлин поняла его смысл.
Хозяева борделя не хотели, чтобы эльфы увидели, что творится внутри.
Люди приходили сюда с радостью, платили золотом за «экзотическую прелесть». Но эльфы, даже те, кто презирал своих собратьев, могли бы почувствовать жалость.
А жалость – это всегда риск.
Ночь выдалась на удивление тихой.
Зал полупуст, свечи горели в канделябрах, отбрасывая мягкие тени на стены. Девушки лениво протирали столы, негромко переговаривались между собой, ожидая новой волны посетителей.
Айлин стояла в углу, делая вид, что поправляет складки на своем платье. В действительности же она давно научилась наблюдать, не привлекая к себе внимания.
Сегодня в бордель пришли новые гости.
Они были не похожи на обычных клиентов. Не пьяные, не шумные, не распахивающие двери с самодовольными ухмылками. Их было трое. Все в темных плащах, скрывающих лица, шаги их были мягкими, почти бесшумными.
Но