хорошо, что мог бы проделать его даже с завязанными глазами. Не раз и не два он карабкался на крышу над часовыми, преодолевая путь с лёгкостью уличного кота, но каждый раз это ощущалось как приключение. Мальчишка упёрся босыми ступнями в грубый, тёплый от солнца камень и потянулся вверх, нащупывая пальцами знакомые выступы. Каменная кладка, старая, потрескавшаяся, но надёжная, словно сама предлагала ему опору, помогая продвигаться выше. Он подался вперёд, перебрасывая вес на руки, и с силой подтянулся, чувствуя, как натуживаются худые, но крепкие мышцы.
Выше, ещё выше.
Пальцы нащупали выступ – небольшой, едва заметный, но мальчишка знал о нём. Байек залез на него, прислонился спиной к стене и, удерживая равновесие, нащупал ногами следующую опору. Сердце билось быстро, но не от страха – от восторга. Наконец, он дотянулся до толстой лианы, оплетающей стену. Она была прохладной и влажной под ладонями, но держалась крепко. Байек обхватил её обеими руками и, уперевшись ногами в стену, взмыл вверх, словно сорвавшийся стрелой с натянутой тетивы.
Осталось лишь последнее усилие.
Он вытянул руку, ухватился за карниз, подтянулся и, лёгким рывком, перекинул своё худощавое тельце на крышу. Чёрная черепица встретила его привычным скользким блеском, но сорванец уже умел балансировать, знал, где опасно оступиться, а где можно устроиться поудобнее. Он выпрямился, стоя теперь над часовыми, невидимый для них, и взглянул на горизонт.
Солнце стояло в зените. Значит, вскоре должен был появиться генерал.
Мальчик уселся поудобнее, лениво прислушиваясь к часовым. Но те, как и всегда, даже не подозревали, что у них над головами, словно маленький дух-хранитель, восседал сын кухарки, зорко следивший за дорогой. Он и сам не замечал, что с его внимательностью мог бы заменить двух взрослых стражников в чёрных доспехах и вовремя заметить опасность, если бы такая появилась.
Но в этот день угрозы не предвещалось. В этот день возвращалась легенда.
Первый силуэт возник на горизонте, словно сотканный из дорожной пыли. Потом второй. Третий. Байек замер, вцепившись в черепицу крыши, как если бы от этого зависела его жизнь. Глаза мальчика расширились, сердце застучало быстрее. Когда же из пыльного марева, клубящегося над дорогой, начали проступать фигуры, он едва не вскрикнул от восторга. В последний миг сунул себе в рот кулак, заглушая радостный возглас, но его тело уже лихорадочно дрожало от нетерпения.
Три колесницы, запряжённые смоляными, как сама ночь, жеребцами, приближались к замку. Их массивные деревянные колёса с грохотом врезались в каменистую дорогу, разбрасывая гальку и песок в стороны. Они неслись вперёд с той холодной, методичной мощью, которая принадлежала только тем, кто не знал поражений.
Над центральной колесницей развевалось знамя. Гигантская жар-птица, вышитая золотыми нитями на угольно-чёрной ткани, полыхала в лучах солнца, её крылья, казалось, то вздымались, то опадали, будто она и впрямь готовилась вспорхнуть в небо. Байек на мгновение забыл дышать.
Внизу,