удавалось уловить тень улыбки, а если и случалось, то улыбалась женщина печально. Так что для меня Клавдия Афанасьевна была как та же статуэтка из коллекции, покрытая патиной, но которую хотелось начистить, чтобы она вновь засверкала.
И сегодня, наконец-то, что-то переменилось. Будто реставратору все же удалось счистить кусочек. Стоило мне оказаться в комнате, как взгляд тут же упал на раскрытую небольшую обувную коробку, заполненную письмами, конвертами и фотокарточками. Частично ее нутро перекочевало наружу, так что бумаги в хаосе усыпали одеяло. Это так выбивалось из той атмосферы, к которой я привыкла в этой комнате!
Сама Клавдия Афанасьевна сидела у окна в кресле-качалке, накинув на ноги плетеный крупной вязкой плед. В руках держала раскрытую книгу. Я увидела кусочек обложки, «Sapiens. Краткая история человечества» Харари. Что-то новенькое, не раритет. Видимо, мама привезла эту книгу для женщины из недавней поездки в соседний город, в котором она никогда не проходила мимо сетевого книжного, так как в нашем местном можно было купить разве что классику. Услышав шаги, Клавдия Афанасьевна оторвала взгляд от страниц. Она сначала глянула на разбросанные по кровати вещи, и только потом на меня. Будто бы ей было стыдно за беспорядок. Или же неловко, что в этой комнате-музее промелькнуло что-то человеческое.
– Уля, прости за такой вид. Нужно прибраться.
Бабушка Клава отложила книгу на маленький круглый столик, стоявший у кресла, и принялась шарить рукой в воздухе в районе подлокотника. Она не заметила, что ее трость упала и откатилась, поблескивая наконечником в виде орлиной головы в свете падающих лучей солнца, которое уже вовсю проникало внутрь комнаты через окно.
– Подождите, я сейчас!
Я аккуратно поставила поднос с едой на прикроватную тумбочку и кинулась помогать женщине. Присела, чтобы поднять трость, а когда встала, чтобы ее отдать, случайно бросила взгляд на книгу. Клавдия Афанасьевна оставила ту раскрытой. Между страниц лежала фотография. И вряд ли ее использовали вместо закладки. Скорее всего, Клавдия Афанасьевна до моего прихода рассматривала ее и погружалась в ностальгию. Это был цветной снимок, но довольно потрепанный, с заломами в нескольких местах и потертыми уголками. На нем группа женщин разместилась в ряд перед входом в здание, на стене которого была привинчена табличка с надписью «Лицей 1549». В руках женщины держали букетики цветов, у всех были аккуратные прически и робкие улыбки на лицах. В центре стояла сама бабушка Клавдия, на тот момент уже немолодая, но все еще красивая и полная сил. Я отметила, что с годами стиль одежды ее не особо поменялся. Даже здесь, в доме престарелых, эта женщина носит белые рубашки с объемными рукавами и воротниками, и длинные юбки, подчёркивающие хрупкую фигуру. Надевает идеально отглаженные вещи несмотря на то, что из комнаты не выходит. Привычки порою сильнее нас.
– Мой бывший коллектив, – она заметила, куда я смотрю. Голос Клавдии Афанасьевны