осталась на крыльце, а вот тётка стояла у калитки бастионом, за которым плескалось целое море факелов. Дарёне показалось, что по ту сторону забора собрались все пятнадцать дворов деревни. Народ галдел и напирал, тётка отругивалась в ответ. Заводилой в толпе был кузнец Колай, огромный, как медведь, мужик, рядом с ним стояла какая-то из женщин, Дарёна в темноте никак не могла её опознать, и рыдала.
– Совесть поимей, Марфа, – гудел Колай. Пёс отзывался на его голос остервенелым лаем. – Подумай, что перед ликом богини говорить будешь, когда в Садах у неё окажешься!
– Да нет у неё совести, – крикнул кто-то из толпы. – У какого лавочника она бывает?
На доброхота зашикали, но поздно, тётка услышала.
– У меня совести нет? – завелась она. – А у тебя, Потап, есть? Или ты, паразит, думаешь, я не помню, сколько ты нам задолжал? Или, думаешь, не знаю, как ты, паскуда, брагу у Мартына покупаешь, а нам потом говоришь, что тебе отдавать нечем? Да я тебе…
– Хорош уже! – гаркнул Колай. Пёс в ответ рванулся на цепи, брызжа слюной.
– А ну, не ори, – взъелась теперь уже на него тётка. – Весь дом перебудишь!
Женщина рядом с кузнецом сказала что-то, но лай перекрыл её тихий голос.
– Раз время дорого, – огрызнулась тётка, – так и проваливайте! Мне вам помочь нечем!
Она потянулась к калитке, но собеседница схватила её за рукав и упала на колени.
– Не унижайся, Забава, – Колай попытался поставить её на ноги, но она не далась. А Дарёна наконец поняла, что это жена мельника.
– Всё равно мне, – голос у мельничихи был слаб и дрожал, повезло, что на время замолчал пёс. – Ребёнок мой пропал, я унижаться и просить буду, только помогите!
Дарёна отступила в темноту сеней, по спине её побежали мурашки. Неужели девочки не соврали? Неужели действительно пошли в лес ведьму смотреть?! Мельничиха говорила что-то ещё, но Дарёна уже не слушала. Если Златка не вышла из леса засветло, то всё. Остаётся только поминки справлять. Всем известно: ночь – не человечье время, тем более в лесу. Тут уже никакие советы Желана не помогут, тем более если Златка с близняшками в чащу ушли.
– Да чем я помогу-то? – тётка вырвала рукав из цепких пальцев и попыталась отпихнуть мельничиху ногой. – Федот ночью в лес не пойдёт! Пропадёт же, как есть! Экий размен, за сопливую девчонку взрослого мужика гробить! В поле работать кто будет?
Мельничиха зарыдала в голос, с места даже не сдвинулась. Было у неё четверо детей, но только Златка пережила младенчество, и вся деревня знала, как она над дочкой тряслась. Тётке, впрочем, всегда было всё равно. Она попыталась захлопнуть калитку, но мельничиха стояла на самом пороге, и дверь ударила её по плечу.
– Если бы, – задыхаясь от всхлипов, завыла она, – а если бы… твоя кровиночка, твоё золотце, в лесу пропала? Всей, всей бы деревней помогать пошли, а ты…
– Ах ты, ворона! Ты каркать будешь? – Тётка шагнула вперёд, схватила мельничиху за волосы. Та закричала, вцепилась ей в руку, но тётка оказалась сильнее: