которым хочу чаёвничать? Это не из-за Игната. Но… такое не расскажешь.
Я переживаю обо всём и сразу. И этого не передать.
Я беру обмазанную чаем чашку и отпиваю. До горькости сладко. Не счесть, сколько ложек сахара я засыпала, прежде чем меня отвлёк голос Игната. Может быть, за этим и отвлёк, чтобы я не засыпала сахара больше, чем чая.
– Это сложно, – только роняю неопределённо я и боюсь смотреть в глаза.
– Если захочешь, расскажи. Может быть, сделаем проще?
Как не верить в эти слова? Ведь больше всего в эти слова хочется верить. Эти слова хочется претворить в жизнь. А ещё больше: позволить кому-то за тебя претворить их в жизнь.
Я отставляю кружку и протягиваю руку Игнату, ровно на половину стола, и он подтягивает свою. Я вкладываю пальцы с опаской, а он без капли дрожи прижимает меня к себе.
Его ладонь большая, сухая и горячая. Будто кровь в нём не переставая кипит и бурлит, но он ни капле не позволяет выйти наружу. Моя же ладонь сухая и прохладная. Пытается перенять чужое тепло, но только покрывается испариной.
Я не теряю Игната ни на секунду, потому что чувствую его сердце в руке, чувствую, как его большой палец гладит мои пальцы, а остальные чуть крепче и слабее прижимаются ко мне. Так Игнат показывает своё присутствие. Так он показывает, что он здесь. Здесь он и его вера, и опора, и поддержка, и то, что делает его хорошим в моих глазах, даже если он себя таким не считает.
***
– Ну, Ирка, ты как? – спрашивает меня с порога Сеня, выглядывая из кухни с фартуком мужского подкаченного торса. В руках поварёшка.
– Ну… нормально, – тихо отвечаю я, пытаясь расстегнуть залипший замок.
– Ну я про парня твоего! – Она снова уходит на кухню и там шкворчит жидкое тесто на сковороде, а запах свежих блинов продолжает рассеиваться по квартире.
Хороший, приятный, чуть сладковатый запах.
– Так я и говорю: нормально!
– Ой! – Сеня снова смотрит из кухню, хмурит брови и зовёт рукой к себе.
Ничего и не остаётся. Скидываю ботинки и иду на кухню. Она кладёт мне несколько блинов, ставит передо мной сгущёнку и упирает руки в боки.
– Давай, выкладывай. – Она садится рядом и смотрит пристально в глаза: не как Игнат, который ради меня, ради того, чтобы я не пострадала, смягчает каждый свой взгляд, каждое своё слово, будто подушку мне подкладывая.
– А что выкладывать? – вздыхаю я и вешаю голову, но блинчик беру. – Всё как обычно. Он идеальный, а я дура.
– Ирка, ну что ты начинаешь! Никакая ты не дура. Ты, блин, выглядишь так, будто тебе – с этим Мистером Идеальный, куда хуже, чем было со всеми Мистерами Токсиками. Я не понимаю!
– Я тоже! – кричу вместе с ней и пихаю в себя сложенный и смазанный сгущёнкой блин. – Я не знаю! Не знаю! Он всё делает как надо, как… как мечтаешь! А я его боюсь, будто у него за каждым словом там граната для меня припасена. Ну это же ненормально!
– Ненормально, – кивает Сеня и встаёт к сковороде. Переворачивает, оценивает, прожаривает. – О чём ты вообще думаешь, когда рядом с ним находишься?
– Что